За рубежом и на Москве

– Чую! – твердым голосом ответил посланник. – Чего же ты-то суетишься, точно с цепи сорвался? Чего нам бояться? Не милости мы сюда приехали просить, а с предложением царевым, и не просители мы какие-нибудь, не челобитчики, а посланники.

Потемкин вполне овладел собою. Он видел, что приближаются решительные минуты, и призвал на помощь все свое самообладание. Его лицо было совершенно спокойно, ни один мускул не дрогнул и ни один нерв не выдал, что делается у него в душе.

Его спокойствие передалось и окружающим. Все подтянулись и стали толковее исполнять его приказания.

– Государь, – сказал дьяк Румянцев, – колымаги за нами приехали. Сам король прислал свои и королевины.

– Пусть воевода войдет сюда и честь честью пригласит нас как почетных гостей, – важно ответил Потемкин.

– Они говорят, государь, что по ихнему посольскому обычаю королевского посланного должны встретить у крыльца дьяки, дворяне – в сенях, а мы с тобою – в дверях, – ответил Румянцев.

– Никогда у нас такого не водится! У нас к послам прямо в избу входят и встречают у дверей царских посланных одни челядинцы.

– А у них вот какой обычай. Да и спорить не о чем, – примирительным тоном сказал Румянцев. – И то сказать: не в своей ведь земле. А в чужой монастырь со своим уставом не суйся.

– Ну, ин ладно, – подумав, согласился Потемкин. – От этого ни у нас, ни у нашего государя достоинства не убудет.

Он отдал приказание, чтобы все подьячие встретили королевского посланного у крыльца, дворяне – в сенях, а сам он и Румянцев, одевшись в парчовые шубы на редких мехах и высокие собольи горлатные шапки, стали в дверях своей комнаты, окруженные остальными членами своей свиты, одетыми в самые лучшие одежды.

Было тихо, когда маршал Беллефон вошел, окруженный свитой из дворян и офицеров, в комнаты. Французы с любопытством смотрели на не виданных ими русских в странных одеждах, передавали друг другу свои замечания, порой пересмеивались между собою и, по-видимому, относились к этим «варварам» иронически.

Маршал сказал посланникам приветствие короля и пригласил их въехать в Париж для выполнения поручения, данного им их государем. Для въезда в столицу король прислал им несколько своих парадных карет и шесть других экипажей, из которых каждый был запряжен шестью лошадьми.

Поблагодарив маршала, Потемкин сказал, что готов ехать. Кортеж вскоре составился. Потемкин, Румянцев и Урбановский вместе с Беллефоном сели в лучший экипаж, в других разместились остальные члены свиты. Те же, кому не хватило места в экипажах, а также офицеры свиты маршала следовали на лошадях.

По аналогии с приемами чужеземных послов в Москве, посланники предполагали, что на улицах Парижа их будут ожидать многочисленные толпы народа. Но оказалось, что, когда кортеж въехал в предместья Парижа, на улицах попадались только редкие прохожие, больших же народных масс не было. Потемкин, готовившийся раскланиваться, чтобы приветствовать народ, был раздосадован этим и показался в окне кареты только три раза.

– Скажи ему, – произнес он, обращаясь к Урбановскому и кивая головой на маршала, – что у нас так послов не встречают. У нас все улицы и площади полным-полны народом. А здесь точно попрятались все. Негоже так послов встречать. Могли бы оповестить народ.

Урбановский перевел это Беллефону. Последний, любезно улыбаясь, начал что-то объяснять.

– Он говорит, – сказал доминиканец, – что парижане из-за краткости времени не были предупреждены. Но то же самое бывает и с послами других важных королей Европы, если они приезжают внезапно.

Это объяснение немного смягчило досаду Потемкина.

– Вот так город! – говорили между собою прочие члены посольства, любуясь на большие каменные дома Парижа, на замысловатую архитектуру церквей и общественных учреждений, на громадные сады и широкие мосты. – Куда нашей деревянной Москве супротив Париза! Из него Москву шесть, а то и еще больше раз выкроишь.

Действительно, на Париж того времени можно было дивиться. Возведение Франции «королем-солнцем» на первое место в Европе, расцвет наук, искусства, литературы и торговли, увеличение населения государства – все это сильно отразилось на столице королевства. Париж того времени был средоточием всей внутренней торговли и промышленности.

Те отрасли мануфактуры, которые славились на всю Европу: шелковое и суконное производство, шитье золотом и серебром, стеклянные и хрустальные изделия, знаменитые королевские фабрики гобеленов – процветали главным образом в Париже. Все это, конечно, косвенным образом отзывалось и на внешности столицы.

Наконец кортеж остановился на улице Турнон, где в настоящее время помещаются казармы муниципальной гвардии.

– Здесь приготовлено помещение для посольства, – сказал маршал.

Все стали выходить из экипажей.

Помещение оказалось очень просторным и приличным, так что посланники остались очень довольны им. Маршал проводил Потемкина до его комнаты, где они и расстались со множеством взаимных поклонов.

Так состоялся въезд царского посольства в столицу королевской Франции.

VIII