За рубежом и на Москве

— Всё равно, — спокойно сказал маркиз. — Она тебе — не пара.

— А если я всё-таки женюсь на ней?

— Несмотря даже на моё несогласие? В таком случае я лишу тебя своего наследства, вышлю из Байоны и постараюсь, чтобы ты не был принят снова в королевские войска.

Этого Гастон, во всяком случае, не ожидал. Конечно, хороши любовь и жизнь с любимой женщиной, но утрата карьеры и богатства представляла тоже своего рода лишение, подвергнуться которому бедному дворянину вовсе не хотелось.

— Хорошо, дядя, я подумаю, — сказал он.

— Советую. Своё решение я менять не намерен. Так это и знай.

* * *

— Вот теперь вы и войдите в моё положение, господин московит, — продолжал Гастон. — Я люблю эту девушку и в то же время дядя запрещает мне это, грозя лишить наследства и повредить моей будущности.

«Тут, оказывается, то же, что и у нас, на Москве, — подумал Яглин, — без согласия старших и не думай решить свою судьбу. Вот она — Еуропа-то!»

— Скажите мне, как бы вы поступили в этом случае? — спросил его офицер.

— А вы очень любите её?

— Да, люблю.

— Если бы я был на вашем месте, то не посмотрел бы ни на какого дядю и женился бы на любимой женщине, — сказал Яглин. — У нас, на Москве, в таких случаях иногда дело решают увозом, несмотря ни на какие угрозы со стороны старших.

Офицер задумался. По его лицу было видно, что в его душе боролись любовь и боязнь за будущее.

— А вы подождите, — посоветовал Яглин. — Быть может, ваш дядя примирится с этим и разрешит вам жениться.

— Тогда будет уже поздно: она в скором времени уезжает вместе с отцом в Париж.

Что-то кольнуло в сердце Яглина.

— В Париж? — переспросил он.

— Да. Оттуда, кажется, он хочет ехать в германские земли, ко двору какого-то князя, который пригласил его быть его доктором.

У Яглина ещё более защемило на сердце от сладкой боли.

«А вдруг мы вместе поедем?» — подумалось ему, и какие-то неясные надежды на будущее стали закрадываться в его сердце…

Гастон всё более и более хмелел. Яглин узнал уже достаточно о том, что его интересовало, и решил, что пора уходить. Он поднялся и, простившись с де Вигонем, вышел на улицу.

Но домой он возвратился не тотчас же и ещё часа два ходил по улицам города с какими-то смутными мечтами и неясными надеждами.

XVII

На другой день Роман почувствовал, что его кто-то трясёт за плечо. Он открыл глаза и увидел над собою лицо Игнатия Потёмкина.

— Вставай, Роман, вставай! — говорил последний испуганным голосом. — Да проснись же ты, медведь этакий!

— Что случилось? — спросил Яглин, наконец проснувшись.

— Отец захворал. Мечется да бредит всё что-то. Мы с Румянцевым голову потеряли, не знаем, что и делать. Лекаря хоть, что ли бы.

— Можно на него взглянуть-то? — спросил Яглин.

— Идём, идём. Он никого теперь не узнает. Должно быть, горячка.

Яглин пошёл с ним к той комнате, которую занимал Потёмкин. Перед нею толпились челядинцы и толковали о болезни посланника.

— Не дай Бог помереть на чужой стороне, — разглагольствовал подьячий, размахивая руками. — Ни за что такого и в рай не пустят.

Яглин и Игнатий вошли в комнату, где нашли одного из священников посольства, отца Николая. Возле него стоял растерянный Румянцев и тупо глядел на лежавшего на постели посланника. Лицо последнего было красно, глаза закрыты, а рот полуоткрыт, и из него порой вылетали какие-то неясные звуки и хрип.

— Отходную, видно, пора прочитать, — сказал священник.

Яглин, оглянувшись на него, возразил:

— Ну, отходную-то, кажись бы, и рано читать! А вот что лекаря позвать бы надо, так это вернее будет.

— Ещё чего выдумаешь! — ворчливо сказал священник. — Православного человека да басурман какой-нибудь будет лечить.

— Ну, чего ты, отец Николай, толкуешь-то? — сердито сказал на это Яглин. — А на Москве-то у нас что? У самого царя разве нет иноземных лекарей в Аптекарском приказе? И сам он у них лечится, и ближние бояре также.

— Да где же здесь лекаря-то возьмёшь? — жалобным голосом сказал Румянцев.

— Я знаю, — сказал Роман Андреевич. — Сейчас пойду и приведу сюда.

И он быстро выбежал из комнаты.

На дворе он увидел осёдланную лошадь, вскочил на неё и понёсся по улицам к тому дому, где вчера видел разговаривающими Гастона и Элеонору. Он соскочил с коня, привязал его к росшему вблизи дереву и, подойдя к двери, на которой висел деревянный молоток, ударил им.

Через минуту дверь отворилась, и на пороге показалась одетая в домашний костюм Элеонора.

Теперь Яглин мог лучше рассмотреть её, чем в первый раз, и не мог не воскликнуть про себя:

«Ну и красавица же, прости, Господи!»

А Элеонора, видя, какое впечатление она произвела на молодого московита, стояла молча и улыбалась, глядя на него, в смущении перебиравшего концы своего кушака.

— Какой случай привёл вас сюда? — наконец спросила она, протягивая Роману свою белую, точно выточенную из мрамора руку. — Ведь мы, кажется, с вами знакомы?

Яглин снял свою шапку и поклонился ей.

— Да, мы знакомы, — сказал он. — Благодаря вам мы были спасены от смерти, которой нам грозила чернь.

— Но что же вы стоите? — спохватилась девушка. — Вы, быть может, по делу?