За спиною прошлого…

Выбившаяся из начёса пригорка прядь тимофеевки57, непокорная зализанному пробору тропинки, заигрывает с проходящим мимо ветерком, играя бахромой изношенных наизнанку одежд. А у того таких-то сотни! Да и недосуг ему внимать, хотя…

Ветер шёл скорее, чем думал, и пока решился на что, растеряла перламутр луговая трава, покрылась позолотой взамен. Возвернулся ветр, шумит по полям с кустами, но так и не разглядел ту, что запала ему в память. Так и не мудрено, – коли бы в сердце, либо в душу, вот тогда б и узнал, каковой бы облик она ни приняла.

II

У винограда цепкие пальчики. Царапаясь, взбирается на спину любому, кто чуть замедлит шаг, проходя мимо.

Удит виноград тонкой, прочной до поры лозой. Водит тихонько, пуская по течению, подёргивает. Рыбачит на вялый листик, схожий со снулым мальком, на смоченный росой крючок, на пустышку завитка, что извивается тонким червячком.

III

Молодится клевер, пухлые губки в розовом, даром ли троезельем прозван, зря ли – куда ни глянь, всюду он.

Луг прячется под мутной водой тумана. Косули, пригнув голову, лежат, привалившись тёплым боком к забору травы. Они тоже хотят остаться незамеченными. Да кто ж не приметит такой красы!

Берёзы клонят на бок голову, дабы разглядеть их. Сосны держат спину прямо, разыгрывая равнодушие. И лишь осина, одна она сутулится, как будто бы хочет не казаться, но стать ниже, чтобы лучше рассмотреть всё, что делается внизу.

IV

Нежные побеги сосен скоро не уберегут своей чистоты и сделаются ровно как она, – тёмными, мрачными, грустными. Не без умысла то, не беспричинно.

Смятые нежными пальцами цветы колокольчиков… Они ведь тоже неспроста, но итог, коего никому не избежать, да только вот – каким будет он?.. Тут расстараешься, и то вянешь, а ежели вовсе без усердия…

***

– А бывало ли это когда-нибудь?

– Так отчего ж всему не бывать…

Счастье и беда

Трава обшита самоцветами росы. Небо ясное, но ласточки подрезают его по лекалу грядущего ливня, тачают воротник кроны леса к горизонту, и в старании прикрыть душу полян от сквозняков, заместо пуговок принуждают замирать в воздухе бронзовиков. Но им-то не до того, ибо хлопочут подле калины, дабы к осени кусты покрылись гроздьями окровавленных ягод с той, заключённой лишь в них горечью, которая только отыщется в свете, да лишь с тем, чтобы и оставалась только в них и ни смела боле никуда.

Бронзовики просят отпустить их, и даже отыскали себе на замену на стороне – стрекоз, что снуют тут же, сияя парными крыльями на просвет. Стрекозы не кичливы и охотно соглашаются выручить и птиц, и жуков. Им всё равно, – где, но куда как важнее, – как и с кем.

Канули в Лету семь недель, отпущенных майским хрущам на свободу бытия, а то б и они подсобили с чистой душой, не побрезгали б стать ненадолго пуговкой или ещё чем-нибудь полезным.

Едва только наряд округи был вполне готов, и ласточки, сделав последний круг над землёй, попрятались, которая где привыкла, так и началась та, ожидаемая небесная сутолока. Облака почали свою нешуточную битву, не на жизнь, а до первой капли дождя… Сверкали рапиры молний, и пронзённые ими тучные тела хохотали раскатисто, дабы не прознал противник про то, что попал он в сущее и самое больное.

Спустя немного времени, как ветер разогнал бранившихся, в воздухе сладко запахло свершившейся недавно грозой, а к зайчонку, что пуховой варежкой затерялся промеж кустов, подбежала измокшая до нитки мать. Покуда малыш пил молоко, причмокивая еле слышно, она щурилась блаженно и это было именно то мгновение счастья, подобное которому люди так часто не замечают, в постоянной погоне за ним самим.

Лес окликает нас филином, жизнь взывает к нам памятью. Но даже растолкованное наперёд, скажется понятым, пока не случится, вот ведь в чём беда…

Путевой обходчик

– А вы на небо смотрите?

Путевой обходчик, загоревший под цвет дёгтя, что вытапливает солнце из деревянных шпал, смеётся мне в ответ:

– Да, мы всё больше под ноги смотрим, а что?

– Так небо-то какое красивое!!!

Железнодорожник поднимает голову, и вздыхая, соглашается охотно:

– Это – да…

И тут же, без затей и приличных случаю экивоков в разговоре с незнакомцем, принимается рассказывать:

– Знаете, прошлой осенью к нам на полустанок пришла косуля. Обычно лесные козочки прыгучие, лёгкие, как горсть сухого снега, что ветер сдувает в мороз с ветки на ветку, а эта шла еле-еле, и как только добрела, то сразу и рухнула. Передними ногами шевелит, а задними – никак. Ну, мы с ребятами к ней: кто воды ей, кто чаю сладкого, кто морковки, кто сахару, а у неё-то, бедной, валится всё изо рта на холодную землю, глаза жалкие, горестные, криком кричат, молят.

Что делать?! И мы её устроили в тёплый уголок, да за врачом, а после нашли ещё другого – поухватистее…

– И что? Не помогли?!

– Да как же! Поднялась, как миленькая! И прошлась, и пробежалась! Сперва слабая была, держалась подле нас, а как окрепла – отправилась домой, в лес, к своим. Спасибо сказала и ушла.

– Прямо-таки сказала?! – Улыбнулся я.