За степным фронтиром. История российско-китайской границы

ГОЛОСА КУПЛЕНЫ, НАЛОГИ НЕ УПЛАЧЕНЫ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ И ОСПАРИВАНИЕ ГРАНИЦ В ГОРОДЕ

Вскоре после завершения Русско-японской войны царское правительство с новой силой взялось за крупномасштабные планы реорганизации полосы отчуждения КВЖД в Маньчжурии. Ключевым элементом этих усилий было создание общественного управления в трех поселениях внутри железнодорожной концессии: Харбине, Хайларе и Маньчжурии. Новые общественные органы заменили Гражданское управление на территории КВЖД. Они получили право взимать налоги на недвижимость, налоги с продаж и другие налоги, контролировали торговлю, здравоохранение, городское планирование, образование и другие сферы общественной жизни[343]. Эти изменения в целом улучшили условия жизни, однако такое общественное управление не включало в себя никаких институтов самоуправления населения. Вместо этого их учреждение говорило скорее о желании России сдвинуть баланс сил в гибридных железнодорожных поселениях в свою пользу.

В мае 1908 года общественное управление пос. Маньчжурия приступило к исполнению обязанностей. Оно оставалось под надзором и контролем правления КВЖД до февраля 1921 года. Русский язык был официальным, и его председателем должен был быть российский подданный[344]. Маньчжурское общественное управление состояло из двух органов. Первый – Общее собрание, которое встречалось не реже двух раз в год. Этот орган был ограничен избирательным цензом, и только состоятельные налогоплательщики имели право на членство в нем. Совместно члены собрания решали общие вопросы, например вопросы налогообложения. Другой орган общественного управления состоял из поселкового совета и его председателя, троих представителей Общего собрания и одного, назначаемого КВЖД. Представители Общего собрания переизбирались каждые три года[345].

Избирательная система обладала большей эгалитарностью. Представители всех национальностей могли членствовать в собрании, так в 1912 году, например, правом голоса обладали сто семьдесят пять русских, тридцать шесть китайцев, восемь турок и по одному немцу, греку, итальянцу, японцу и американцу. Как минимум в теории китайцы и иностранцы могли также стать членами поселкового совета.

Несмотря на фасад равноправия всех национальностей, общественное управление в городе гарантировало превосходство русских. Неудивительно, что генерал-лейтенант Михаил Емельянович Афанасьев, заместитель управляющего КВЖД по общим делам, восхвалял превосходство выборной системы, так как «при известной сплоченности и внимательном отношении к выборам русского населения, партия китайцев никакого значения на исход выборов иметь не может»[346].

Однако система играла на руку российского правительства только тогда, когда каждый русский член совета придерживался линии КВЖД. Иначе обстояло дело в поселке Маньчжурия. Управление здесь привлекало эгоцентричных хвастунов, часто с криминальным прошлым, которые использовали власть с целью обогащения. Шумный и недобросовестный Аркадий Николаевич Никитин сменил уравновешенного Сергея Павловича Голикова на должности председателя поселкового совета в 1910 году. Оскорбления и драки не были редкостью на заседаниях совета во время его правления. Жители поселка Маньчжурия неоднократно требовали реформирования Общего собрания, чтобы положить конец клиентелизму, кумовству и власти популистских крикунов[347].

Предложение о реформах получило поддержку с неожиданной стороны – со стороны китайского электората. Несмотря на взятие монголами Хулун-Буира и падение китайского гарнизона в соседнем Лубине в начале 1912 года, китайцы, некоторые уже без бянь-фы (традиционной мужской косы), одетые и обутые на западный манер, возникли на маньчжурской политической сцене. Они были полны решимости утвердить политическое влияние в экстратерриториальном поселении. Однако методы их политического представительства и участия часто были сомнительны. Василий Иванович Аблов – русский член собрания – в июле 1912 года подверг критике то, как китайцы выбирали своих представителей в собрание. Служащие местных компаний появлялись на собрании от имени их владельцев, представляя, таким образом, не себя, а отсутствующих членов собрания[348].