За столом с Пушкиным. Чем угощали великого поэта. Любимые блюда, воспетые в стихах, высмеянные в письмах и эпиграммах. Русская кухня первой половины

Если разбирать каждую статью, то не было б письму моему конца. Довольно прибавить, что в холсте, пряже, шерсти, да в поборе с крестьян гусей, кур, свиней, яиц, шерсти, пеньки и пуху, я не досчитался больше половины».

И это притом, что «в отношении земли, Михайловское есть одно из лучших имений в Псковской губернии. Пашенная земля, не смотря на запущенную обработку родит изрядно; – пастбищных лугов и отхожих сенных покосов вдоволь; лесу порядочно, а рыбы без числа».

Но вскоре он начал понимать, что и у управляющего были свои причины обманывать хозяев: «…управитель, в прошлом году, батюшке дал 630 руб., в расход вывел 720 руб., а 3500 руб. украл. – Воровство страшное: а от чего? от того, во-первых, что управитель вор; а во-вторых, что он, получая 300 руб. жалования и руб. на 260 разных припасов, по положению батюшки, не может прокормить этим себя, жену, пятеро детей и двух баб (которые у него в услужении, из деревни); да и что он за дурак – тратить на это свое жалованье. По простому деревенскому положению, ему на хлеб (месячину), на отопку 3 печей, на масло, свечи, бараны, птицы, на замен двух баб и старосты (который сидит по-пустому и получает месячину) нужно без малого 1000 руб. Денег этих в расходе показать он не смел, а утаив их в приходе, запутался и открыл всё свое воровство».

Павлищев настаивает на разделе имения: «Ольга купить не может, потому что не может заплатить вам и Льву 50 т.; Лев также, потому что нуждается в деньгах: остаетесь вы. Если же и вы не хотите, то придется продать имение в чужие руки. Покупщики найдутся, – я ручаюсь; для них можно даже возвысить цену до 70 т. – Объявление об этом должно немедля сделать в газетах: для объявления вы в этом письме имеете все данные. Ожидаю от вас ответа решительного, а пуще всего, безотлагательного».

Неладно было и в Болдино, и Кистеневе, Павлищев писал Пушкину еще в январе 1835 г.: «Зная довольно хорошо домашние дела Сергея Львовича, я не могу хладнокровно подумать о намерении вашем отказаться от управления имением. Отказываясь от управления, вы оставляете имение на произвол судьбы, отдаете его в руки Михайла, который разорял, грабил его двенадцать лет сряду; чего же ожидать теперь? – первой недоимки, – продажи с молотка, и может быть зрелища, как крепостные покупают имения у своих господ. Я не говорю, чтобы Михайло купил его, – нет; но уверен, что он в состоянии купить».

Позже он пишет: «Позволять себя обкрадывать, как Сергей Львович, ни на что не похоже. Вы говорили, помнится мне, однажды, что в Болдине земли мало, и запашка не велика. А знаете ли, как мала она? 225 четвертей одной ржи, т. е. вдесятеро больше против здешнего (это начитал я нечаянно в одном из писем Михайлы к батюшке, заброшенных здесь в столе). Обыкновенный урожай там сам 10; по этому в продаже должно быть одной ржи до 2000 четвертей, на 25 т. рублей. Каково ж было раздолье Михайле? ну, уж право не грешно взять с него выкупу тысяч 50: он один стоит Михайловского, также им ограбленного».

Единственным способом спасти имения было ехать туда, взяв с собой жену и отца и брать управление в свои руки, но при этом никто не мог гарантировать, что такие меры увенчаются успехом. У Пушкина совсем не было нужного опыта, а живи он вне столицы – и его литературные доходы, и без того совсем небольшие, сразу же упали бы. Александр Сергеевич все понимал, но не мог найти выхода.

Мать умерла, отец не здоров, а теперь и любимая сестра Ольга, «подруга весны моей златой», тяжело больна. Ее муж пишет: «Здоровье ее день ото дня хуже; кашель не перестает, а к кашлю присоединились еще какие-то лихорадочные припадки. Против воли ее посылал я за доктором, который и приезжал; но она не приняла и не принимает его лекарства; о докторе и слышать не хочет. – Я в мучительном положении; попытаюсь еще раз призвать доктора, а там одна надежда на бога!»

Но в жизни, даже самой трудной и непредсказуемой, всегда бывают минуты радости, а Пушкин, как никто, умел ловить и ценить такие моменты.

В сентябре 1832 г. он пишет жене: «Какая ты умненькая, какая ты миленькая! какое длинное письмо! как оно дельно! благодарствуй, женка. Продолжай, как начала, и я век за тебя буду бога молить. Заключай с поваром какие хочешь условия, только бы не был я принужден, отобедав дома, ужинать в клобе».

В другом письме, написанном через пару дней, пересказывает новости и вдруг пишет: «Прощай. Кто-то ко мне входит. Фальшивая тревога; Ипполит принес мне кофей». Снова принимается обсуждать московских знакомых, а потом: «Опять тревога – Муханов прислал мне разносчика с пастилою». О пастиле мы уже как-то беседовали. Но на этот раз я, пожалуй, приведу классический рецепт этого лакомства.

Пастила яблочная