За тобой

Выругавшись, Давид постучал в дверь костяшками пальцев. Так было меньше шансов разбудить мальца, если он уснул. В ту же секунду Бэлла открыла и, не отнимая от уха телефонной трубки, коротким взмахом руки пригласила Давида войти.

— Нет-нет, Родик. Не беспокойся. Его уже осмотрели. Ничего страшного. Лекарства я заказала в аптеке, так что мы неплохо справляемся. Нет никаких причин срываться с места посреди ночи… Что? Нет. Если захочешь проведать, то приезжай… Но не сейчас же! Дай Родиону несколько дней прийти в себя. Что? Ага… Всё, давай, Родь, мне неудобно говорить, правда…

И там Родион, и тут… Давид напрягся, ведь было понятно, что Бэлла говорила с отцом своего ребёнка. И по тому, что у этих двух были одинаковые имена, можно было сделать вывод о том, что Родион старший в её жизни был мужчиной не проходящим. Иначе зачем бы Бэлле было называть сына в его честь? Это очень показательный момент, спросите кого угодно. Выходит, все его представления о ней — полная лажа? Ладно, тот с ними не живёт. Но, похоже, мужик к сыну неравнодушен. И тогда что же получается, Бэлла не шутила, когда в ответ на его слова сказала: «Может, у меня есть богатый любовник. Топ-менеджер в большой корпорации»?

Это многое объясняло, да. Но никак не вписывалось в то, что он узнал о ней позже. Например, что Бэлле на физическом уровне неприятны чужие прикосновения. Если, конечно, дело было не в самом Давиде. В конце концов, ни в коем случае нельзя было отметать мысль, что ей отвратителен исключительно он. Гройсман скользнул взглядом по своему отражению в высоком зеркале. Удивительно. Он, тот, кто даже в молодые годы не парился по поводу своей внешности, теперь вот озаботился вопросом, как выглядит в её глазах.

— Я тебе постелила в гостиной на диване. Ничего?

— Да. Порядок.

— Ну, я тогда пойду. А то Родька один. Если тебе что-нибудь понадобится — не стесняйся…

Глядя в её удаляющуюся спину, Давид думал о том, а всегда ли она выбирает настолько мешковатую одежду, или это попытка выглядеть максимально непривлекательно? В целом непривлекательно, и в частности для него. А впрочем, если на это и был расчёт, Бэлла просчиталась. Даже под шароварами и спускающейся едва ли не до колен футболкой оверсайз он мог спокойно представить плавные контуры её тела. Ну кто бы мог подумать, что у него такая богатая фантазия!

Давид прикрутил свет, оставив включенным лишь торшер у кресла, дохромал до дивана и сел. Из спальни доносились хныканье и невнятное Бэллино бормотание. Не в силах уснуть из-за дёргающей боли, Давид вслушивался в её голос, в попытке разобрать слова, и вертелся с боку на бок. Ближе к утру поднялся в туалет, а уже выходя из ванной комнаты, чуть не столкнулся лбом с Бэллой.

— Ох, чёрт! Извини.

— Ничего, я поднялась набрать воды в увлажнитель. Не хотела греметь в кухне и тебя будить, — она говорила вполне связно, но по виду была очень… не напугана, нет, как он мог того ожидать. Скорее, очень растеряна и… болезненно любопытна. Её взгляд блуждал по его обнажённому телу: шее, груди, рукам и ногам, бедру со шрамом, который уходил к прикрытому консервативными боксерами паху.

— Я не спал.

Вклиниваясь в их разговор, Родик зарыдал в голос. Бэлла оглянулась за спину, готовая всё бросить и рвануть к сыну.

— Разбирайся с увлажнителем, я с ним посижу. Только штаны надену.

Бэлла кивнула. Хотя от Давида не укрылась короткая пауза перед этим. Это тоже была её особенность — всё взвешивать наперёд.

Пока он натянул спортивки и доковылял, Родик совсем расходился. Орал, задыхаясь, как резаный.

— Ну, ты чего? Забыл, что ночь на дворе? Люди спят…

Родион икнул и замолчал, глядя на него внимательными тёмными глазёнками, сейчас мокрыми от слёз и опухшими.

— Что глядишь? Тебе мама дала лекарство? Горячий ты, Родька, как печка.

— Ма-ма…

— Так ты, сынок, уже болтаешь? Ну, молодец! Тогда тем более не реви. Скажи, что надо. М-м-м? Может, пить? Давай попробуем. Это твоя бутылка?

Гройсман нёс какую-то чушь, но это было неважно. По опыту собственного отцовства он знал, что детям главное просто заговорить зубы. Отвлечь. Он ловко уложил голову пацанёнка на сгиб локтя и сунул соску в жадно открытый ротик. Пил тот, с остервенением вгрызаясь в резину. И, как зверёныш, рычал. Отчего невозможно было не улыбаться.

Давид усмехнулся. Провёл по сахарной щёчке пацана костяшкой указательного пальца и почувствовал на себе Бэллин взгляд.

— Справилась?

— Да.

Спальня Бэллы была достаточно большой, но когда она вошла внутрь, чтобы установить контейнер с водой на место, им как будто стало в ней тесно.

— Тебе хорошо удаётся обращаться с детьми. Большой опыт?

— У меня две дочки, если ты об этом.

— И где они?

— Здесь. Одна пока с матерью живет. С Любкой, ты её видела.

— Та симпатичная брюнетка? Так это твоя жена?

— Бывшая, если точнее. А Лилька уже самостоятельная и живёт отдельно.

Бэлла закончила возиться с увлажнителем и, сложив руки на груди, подпёрла попкой комод, на котором он стоял.

— Сколько ей?

— Двадцать семь. Прикидываешь, сколько мне?