За тобой

Бэлла, как он и думал, отказалась. Зря он вообще это ляпнул, заставляя её напрячься ещё больше. Глупенькая. Откуда ей было знать, что он скорее сдохнет, чем её обидит? Её, похоже, здорово обидел кто-то другой в далёком (он мог поклясться, что именно в далёком) прошлом. Знал бы он — кто… убил, уничтожил бы. И рука б не дрогнула. В конце концов, там, где он провёл свои лучшие годы, никого убийством было не удивить. Как бы цинично это не прозвучало.

А впрочем, почему он вдруг решил, что его лучшие годы были тогда? Ну что он по большому счёту видел? Кровь, горе и слёзы. Нет… Однозначно, нет. Лучшее у него впереди. Давид это лучшее по кирпичику строил. Прикупив домик на Лазурном берегу, в котором мечтал провести остаток жизни, рыбача, прогуливаясь по окрестностям и захаживая в любимый бар, которому, если не врали, было уже лет триста. В тех его мечтах о тихой спокойной жизни, к удивлению, места женщине не было. Впрочем, он для себя это объяснял довольно просто. Слишком его помотала жизнь, чтобы верить в подобные чудеса. А они, оказывается, случаются. Может, он заслужил? Своё чудо. И теперь главное было его не спугнуть. Другой вопрос — как? Если она такая недоверчивая и настороженная, как птица.

В голове Гройсмана кружились миллионы вопросов, фактов, предположений… Единственное, на чём он не мог позволить себе зацикливаться, буквально на физическом уровне не мог, потому как в противном случае, не было никакой возможности обуздать рвущегося изнутри зверя, так вот единственное, на чём он не мог позволить себе зацикливаться, — на тех событиях, что сделали Бэллу такой. Давид даже о них гадать боялся. Стоило мыслям принять ход в том самом направлении — и внутри будто начинало что-то беспокойно ворочаться… Кто-то. Вероятно, тот самый зверь, о котором Давид уже вспоминал. Зверь, который рычал и скалился. Зверь, который рвался с цепи.

Давид сел на кровать, щёлкнул выключателем. Подождал, пока глаза привыкнут к сумеркам. Всё он верно просчитал. Отсюда действительно можно было любоваться закатами. Жаль, солнце давно село. Впрочем, выкатившаяся из-за фиолетовых туч луна тоже являла собой удивительно красивое зрелище. А по лунной дорожке, что, подрагивая, искрилась на воде, казалось, можно было пройти от берега аж до самого большого острова, виднеющегося вдалеке и напоминающего по форме затаившуюся черепаху.

Погрузившись в себя, в свои мысли, Давид упустил момент, когда в крохотной ванной установилась тишина. Вскинул взгляд, а она в стоит в дверном проёме… Хотел опять предложить ей уйти. Но язык будто прилип к нёбу. А потом в один момент его слова утратили всякую актуальность, когда Бэлла, решившись, пошла к нему и скользнула под одеяло.

— Холодно.

— Да? Может быть, затопить печь?.. Я видел поленья и…

— Просто обними меня, — усмехнулась Бэлла. Он не мог этого видеть, просто чувствовал, что, не смотря на обуявшую их двоих нервозность, она улыбается. Хмыкнул в ответ. Давно он так не межевался. Даже в первый раз, кажется, не волновался настолько. Смешно.

Отбрасывая в сторону посторонние мысли, Давид занёс руку над Бэллиной головой, та юркнула к нему, прижалась ухом к местечку, где колошматилось сердце. Он обхватил её плечико, сжал легонько, а свободной рукой успокаивающе провёл по волосам. Бэллу и впрямь знобило. На коже выступили мурашки и побежали кто куда, Гройсман чувствовал их пальцами.

— Ты трясёшься.

— И ты. Вот будет потеха, если у нас из-за этого ничего не выйдет.

Давид хотел Бэллу рассмешить, и у него это вышло.

— Боишься, что не попадёшь, куда надо? — тихо рассмеялась она, а он тряхнул головой, в попытке прийти в себя, потому что одновременно с этим Бэлла стала водить холодными влажными пальцами по его груди.

— Я уже попал, — просипел, зарываясь лицом в волосы на её макушке. — Так попал… что охренеть просто.

Он, конечно, перефразировал и сильно так завернул, но она всё поняла, Гройсман был уверен. И опять затаилась и смеяться перестала, может быть, готовая пойти на попятный. Нет… ну, нет! Так дело не пойдёт. Давид решил, что надо, по крайней мере, ей показать, от чего она хочет отказаться. Он медленно приподнялся. Удерживая её за плечи, уложил на подушку, а сам навис сверху, меняя положение. Бэлла не возражала. Лежала, не шевелясь, и только дышала часто.

— Хочешь что-нибудь мне сказать?

Бэлла с каким-то непонятным ему отчаянием затрясла головой, касаясь то одним, то другим ухом подушки.

— Попросить о чём-то? Обозначить границы?

На этот раз Бэлла помедлила. И с гораздо меньшей уверенностью, но все-таки отказалась.

— Так и будешь болтать? Или, может, приступишь к делу? — выпятив вперед подбородок, поинтересовалась она, скрывая за этой бравадой свои настоящие чувства.

— Уже. Секс — это ведь не только возня под одеялом, знаешь ли.

— Да неужели? — Бэлла явно хотела, чтобы её голос звучал насмешливо, но ни черта у неё не вышло. Её голос срывался и звенел от волнения. И ещё чего-то… может быть, предвкушения?

— Можешь мне поверить. Самое сладкое — это прелюдия.

— Так оказывается, это она? А я-то думала…