За три моря

Киев — мать русских городов — был подвластен тогда Литовско-Польскому государству. На улицах то и дело попадались спесивые паны в дорогих заморских сукнах и собольих шапках. У крепостных ворот стояли усатые наёмники — рейтары.

Город запустел от татарских набегов, усобиц княжеских и разорения литовского. Крепостные стены опоясывали пустыри. Кое-где на холмах виднелись одинокие церкви и монастыри. Когда-то эти холмы были застроены домами киевлян. Теперь город сжался на небольшой полоске над Днепром, а на горе Киселёвке, высоко над бедными мещанскими слободками и монастырями Киева, возвышался замок литовских наместников.

В Киеве пришлось переждать самую лютую стужу. Лишь когда потеплело, караван двинулся на север через Гомель к Смоленску.

Карта пути Афанасия Никитина от Трапезунда до Пропойска.

Никитин впервые попал в Литовскую Русь. В убогих хатках нищие крестьяне ютились вместе с низкорослыми, худыми коровёнками, тощими овцами. В грязных городишках прозябала беднота. Над хибарками поднимались замки литовских и польских вельмож.

Зачастую на дорогу вылетали на разгорячённых конях паны с арапниками в руках, а за ними скакали с собачьими сворами верховые челядинцы. Шла весёлая охота по матёрому волку и лисице. И долго после того, как охотники исчезали в снежной дымке, издалека доносились звуки рога и улюлюканье доезжачих.

Прошли Гомель. Близилась распутица. Купцы торопились, чтобы дойти до родины по санному пути. Они гнали коней, сокращали остановки.

Но Никитин начал уставать. Всё труднее становилось ему подниматься по утрам. Чаще клонило ко сну.

Когда караван прибыл в маленький городишко Пропойск, Никитин решил отстать от попутчиков.

«Отлежусь здесь, а потом и подамся на Русь», думал он.

Он остановился в бедном, захудалом монастыре. Монахи, видя, что купец привёз из дальних стран немало добра, поместили его в отдельной келье. Здесь было спокойно и тихо.

Наступила весна. Стояли серенькие тёплые дни. Пришёл великий пост, и над монастырём уныло гудели колокола.

Никитину становилось хуже. Он быстро уставал, но в монастыре был свой устав, и все обитатели его — монахи, случайные путники, прохожие, оставшиеся на ночлег, — все задолго до света сходились в полутёмную церковь к заутрене.

Здесь было сыро, пахло свечами, ладаном, мокрой овчиной и прелыми валенками. Священник и монахи пели простуженными, охрипшими голосами. Свечи мигали. Со стен глядели тёмные лики святых.

Однажды, отстояв заутреню, Никитин пошёл в трапезную. Но ему не хотелось ни постных щей, ни солёной рыбы, ни каши. Он вышел на крыльцо трапезной и сел на ступеньках, чтобы хоть немного погреться на солнце. Его знобило, поясница и голова его болели.

Перед ним тянулся мокрый забор. Галки назойливо кричали на берёзах, и так же назойливо гудел великопостный звон.

Афанасий почему-то вспомнил последний день в Дабуле — глубокое синее небо, тонкие пальмы, белую пыль на дороге, темнокожих женщин, продававших напудренные пылью янтарные дыни, крик разносчика воды и дальний шум прибоя…

Никитин зябко запахнулся в тулуп и ушёл в свою келью.

Весна не принесла исцеления больному. Слабость нарастала с каждым днём. Афанасий Никитин умер, не дойдя до родной Твери.

Послесловие

Летом 1473 года из Литвы в Москву прибыли купцы московские. Они передали дьяку великого князя Ивана Васильевича Василию Мамыреву, тетрадь, оставшуюся после тверского купца Афанасия Никитина, что был в Индии четыре года и умер, не дойдя до Смоленска.

Великий князь повелел вписать записки о хождении Афанасия Никитина за три моря в летопись.

За тридцать лет до путешествия Васко да-Гамы, открывшего морской путь из Европы в Индию, тверской купец Афанасий Никитин побывал в этой стране. Афанасий Никитин написал записки о своём путешествии, которое он назвал «Хождение за три моря».

В этих записках немалое место занимают торговые справочные сведения, необходимые для купца, целью путешествия которого была торговля. Но потребность изучать землю как раз и родилась ради торговли. Конечно, не все купцы были путешественниками, но все первые путешественники обычно были купцами.

Таким путешественником был и тверской купец Афанасий Никитин. У него оказался острый взгляд «открывателя». Он отмечал всё диковинное, чуднóе, отличающее далёкие заморские страны от родной русской земли.

В своих путевых записях он подробно рассказывает о восточной роскоши мусульманских властителей Индии, об их дворцах, пышных выездах, войсках с «живыми танками» того времени — боевыми слонами.

Ему удалось увидеть многое такое, что обычно сокрыто от глаз чужеземца-иноверца. Люди заморских стран, с которыми он сталкивался, относились к нему с доверием и дружбой, не «крылись» от него.

«Они же не учали ся от меня крыти ни о чем: ни о естве, ни о торговле, ни о намазе, ни о иных вещах, ни жен своих не удали крыти», писал Афанасий Никитин.