За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

Так повелось издавна: с Собачьей скалы сбрасывали в пропасть всех, кто был осужден народом на позорную смерть. Приводили сюда и тех, кого «черт попутал» — безумных. Обвязав приговоренного веревками, его спускали на дно пропасти и кричали: «Назови имена чертей, попутавших тебя! Назови — и спасется душа твоя». Имена чертей записывали па бумаге и сжигали на костре, а осужденного поднимали обратно и отпускали — он считался исцелившимся. Если же человек не называл «своих чертей», конец веревки бросали в пропасть, и никто из родных уже не смел даже останки искать.

«Неужели и эту несчастную ждет такая же участь?» — с ужасом думал Коста, пришпоривая коня.

Они мчались по узкой каменистой дороге.

— Только бы успеть нам, Хазби.

— А ты начальник, дядя? — с тревогой спросил мальчик.

— Я начальник над начальниками, — пошутил Коста.

— Тогда, может, правда, послушаются тебя старики, — вздохнул Хазби.

— А старшина тоже там, у Собачьей скалы?

— Нет, дядя! Он швырнул людям какую-то бумажку, а сам сел на коня и уехал. Гляди, гляди! — вдруг отчаянно закричал мальчишка, показывая куда-то вверх, — они уже обматывают ее веревкой! — И, высоко задрав голову, захлебываясь слезами, заорал что было мочи: — Эй, люди, обождите!.. Самый главный начальник приехал!..

Но кто мог его услышать!

Коста еще сильнее пришпорил коня, однако дорога стала резко подниматься вверх, пришлось спешиться и ползком, цепляясь за камни, пробираться дальше.

На вершине скалы дул сильный ветер. Вокруг Агунды толпился народ. Двое мужчин завязывали ей глаза. Ветер развевал ее длинные шелковистые волосы, срывал изодранное в клочья платье. Ее маленькие босые ноги кровоточили. Лицо было бледно и безжизненно. Ачко — глашатай при старшине — с важным видом держал концы веревки, которой опоясали Агунду. Чуть в стороне, опершись на палку, замер высокий жилистый горец — Хадо, дядя несчастной.

С трудом отдышавшись, Коста подошел к толпе. Возбужденные люди не заметили его появления. Резким, быстрым движением он вырвал из рук Ачко концы веревки и, осторожно обхватив девушку за талию, отвел ее от края пропасти и усадил на большой серый камень.

— Эй, кто ты! Что тебе здесь надо? — растерянно крикнул Ачко.

— Дикари! Сумасшедшие! — Коста с трудом сдерживал бешенство.

— Нет, вы на него посмотрите! — воскликнул Хадо и замахнулся на Коста длинной палкой. — Как он смеет вмешиваться в наши мужские дела? Да тебе-то что до моей племянницы? Она весь Кройгом опозорила, солдатам отдалась, чтобы братьев выручить, а ты еще будешь здесь командовать!

— Опомнись, Хадо! — крикнул Коста. — Ты не узнал меня? Я — Коста, сын Левана… Помнишь, я писал за тебя в прошлый раз жалобу? Сами гонца за мной послали, а теперь слушать не хотите?

В толпе раздались голоса:

— Это Коста! Левана Хетагурова сын! Из города приехал!..

Кто-то из стариков дернул Хадо за руку:

— Погоди, Хадо! Дай гостю слово сказать.

— Ее родные братья осудили, — упрямо сбычившись, сказал Хадо. — Старшина Азо их записку нам показал. Смерть ей, бесчестной, полагается. Смерть!

— Солдатская женка, — хихикнул Ачко.

Коста осторожно развязал Агунде глаза и, задыхаясь от волнения и гнева, проговорил:

— Какой зверь натравил вас на несчастную? И когда придет конец этим диким обычаям?

— Мы по закону предков живем! — бросаясь к Коста, закричал Ачко. — И нет тебе до нас никакого дела, Хетага сын!

Но Хадо встал между ними и, вытащив из кармана смятую записку, протянул Коста:

— Прочти и рассуди: как избавиться от позора? Не рожать же ей от какого-то паршивого солдата! Люди навеки ославят наш род — таков обычай!

— Погоди, Хадо, — негромко сказал Коста, пробежав глазами записку. — Племянники твои Мацко и Данел, насколько я знаю, совсем неграмотны. Как же они это написали?

— Да нет, буквы-то они кое-как выводят, — возразил старик.

— А записка написана очень грамотным человеком, образованным. Я же вижу — что-то тут нечисто… Оставь-ка мне бумажку, я постараюсь выяснить, чья это рука…

— Возьми, — махнул рукой Хадо, сам уже чувствуя, что не во всем разобрался.

— Мы не Азо судим, а бесстыдницу, опозорившую нас, — вновь закричал Ачко. — Как старейшие решили, так тому и быть. Нельзя бесчестную в живых оставлять. Люди, хватайте ее!..

Толпа вновь забурлила. Коста, побледнев, положил руку на рукоять кинжала.

— Назад! Все назад! — яростно крикнул он. — Отныне она… сестра моя!

Все отхлынули. Назвать женщину сестрой или матерью — это высшая присяга горца. Если человек произнес эти слова, он обязан выполнять долг брата или сына даже ценою собственной жизни. После сказанного никто уже не мог перечить Хетагурову.

Агунда посмотрела на Коста. Кажется, только сейчас она начала понимать, что здесь происходит. В глазах ее застыли боль, тоска и невысказанный вопрос: «Неужели этот человек и впрямь назвал меня сестрой?»

— Нет, наш гость, ты неправ, — сняв папаху, заговорил старейший аула. — Ты нарушил адат и взял на свою душу великий грех. Но если уж ты назвал грешницу своей сестрой, — пусть бог и духи простят тебя.