За волной - край света

Тогда же на свои капиталы Голиков с Шелиховым да еще с малым числом купцов основали новую компанию — Предтеченскую. Задумано было так: силы компании направить на освоение Алеутской гряды и выбить оттуда «мелошников», что малыми ватагами добывали на островах морского зверя. Но такие же планы имел и Лебедев, заложив новые суда. Дороги морские Предтеческой компании и галиотов Лебедева-Ласточкина должны были пересечься.

* * *

Евстрат Иванович с коняжским хасхаком встретился и попросил у него не сто, но двести воинов. Подумав, понял: у Тимофея поход будет что ни есть из трудных. И главным, посчитал, будет не дальность похода, хотя Портянке и предстояло пройти сотни верст по торосистым льдам замерзшего моря. Обеспокоило другое. Осторожный человек был Деларов. Все прикинул. Какие люди роздали индейцам медали и письма, оставалось неизвестным, однако то, что рушили они столбы с обозначением принадлежности земель побережья России, свидетельствовало: задумано это не вдруг и делается не случайно. Такое ни «мелошникам», что пришли зверя взять да и уйти поскорее в море, ни купцу, пожелавшему сорвать жирный куш с новых земель,— было не к чему. Оставалось одно: люди это иностранные и пришли, дабы разорвать российские связи на побережье Америки и самим сесть покрепче. Тимофей должен был не только пресечь сеи действия, направленные во вред Российской державе, но и подлинно выяснить — кто дерзнул на эдакое. В походе ждать можно было всякого. А уж в этом разе как придется. И до драки могло дойти.

Хасхак раздумчиво и огорченно головой покачал.

— Двести воинов оторвать от охоты? Для похода дальнего нужны сильные люди. Лучшие воины. В стойбище останутся старики, женщины да дети. Кто охранит их, кто накормит?— Посмотрел вопросительно на Деларова.

Коняги правилом полагали чувства выражать сдержанно. И по лицу коняга было трудно судить, о чем он думает. Рад ли он разговору или, напротив, готов возразить. Но сейчас малоподвижное лицо хасхака выдало тревогу.

Евстрат Иванович заботы хасхака понял и, не торопя с решением, ответил так:

— Мы живем в мире. Придут неизвестные люди, посеют рознь и разбудят медведя войны. И здесь, на острове, и среди индейских племен на побережье. Ты старый охотник, старый воин и знаешь, что медведь страшен, коли поднять его из берлоги. Он идет напролом.

Хасхак покивал головой:

— Это так.

— Страшнее медведя,— продолжил Деларов,— огонь. Он все пожрет. И леса, и жилища. В огне сгорят и старики, и женщины, и дети. Лягут воины. Погибнет гораздо больше, чем я прошу сейчас. Пламя надо загасить, пока не охватило острова и побережье. Подумай над моими словами.

Изрезанная глубокими морщинами шея хасхака склонилась. Глаза неотрывно уставились на огонь. И в эту минуту охотник до удивления был похож на старую нахохлившуюся птицу. Но Деларов, взглянув на хрупкие плечи старика, неожиданно представил, каким был хасхак много лет назад. Должно, сильным, быстрым, гибким, смелым. Чтобы так глубоко задуматься, целиком уйдя в себя, надо многое иметь за собой. В пустом рундуке перебирать нечего. Да и не найдешь ничего, так как он не наполнен богатствами. А старый охотник, угадывалось, озирал сейчас большую тропу жизни, желая понять — куда и как направить шаги, от которых будет зависеть судьба племени, поставившего его над собой.

Многочисленные или малые народы ставят над собой вождей в надежде, что их мудрость оградит людей от горя, страданий, и счастливы те из них, правители которых никогда не забывают, почему и для чего они вознесены над другими.

Отсветы пламени текли и текли по лицу хасхака. Он молчал. Хасхак был главой малого племени, затерянного в океане острова, но никогда число того или иного народа не определяло степень его мудрости, потому как мудрость народная уходит в глубину времен и только оттуда, из опыта поколений, сменявших одно другое, несет бесценные золотники знаний, наблюдений, привычек, обычаев, характеров. Они могут быть разными — и привычки, и наблюдения, и обычаи, и характеры, однако природа их одинакова и независима от численности народа, но единственно опирается на общее для всех, прекрасное и великое чудо — жить под солнцем.

Что увидел старый хасхак на своей тропе? Какие голоса услышал? Что подсказали они ему? А может быть, старый хасхак, склонив голову и сомкнув губы, не разглядывал тропу и не слушал голоса, но молился своим богам и просил у них совета? Евстрат Иванович верил в одно: старость немощна, но мудра.

В очаге трещали поленья.

— Ты прав,— сказал старый хасхак.— Я дам воинов, и пускай они идут с твоими людьми защитить нас всех от пожара.

Деларов качнулся вперед и, по коняжскому обычаю, положил ладони на плечи хасхака. Это был знак благодарности.