В этот миг Цевирт Велоанфер нисколько бы не удивился, сообщи она, что Жемчужный Замок захватили отчего-то неуловимые антары и теперь требуют его головы. В мыслях он даже грустно посмеялся над собственным предположением, но на деле лишь вышел из-за стола и спросил, что произошло. По мере того, как Лонсия говорила, к ней возвращались спокойствие и уверенность.
— Удивительно, — сказал Цевирт Велоанфер, — пусть и не в самом хорошем смысле. Но ты раньше не упоминала о своей сестре в таком ключе…
— Ты ведь помнишь Лонери! — воскликнула Лонсия.
— Да, — согласился с очевидным Цевирт и признался: — Я, вернее, Кайрел, неплохо знал и Эланор, и Элуниара. Я согласен с Элуниаром, что Лонери была воплощением Эланор.
— Я уже смирилась с мыслью, что Фарида — это Лонери, — отозвалась Лонсия. — Неужели я столько лет обманывала себя и понапрасну изводила?
Цевирт мог бы сказать, что он думает по этому поводу, но вместо этого стал стараться мыслить в нужном русле. Без лишних деталей, которые точно бы развеяли дающие надежду сомнения Лонсии.
— Эланор присматривала за Кайрелом и Имирин, пока они не стали достаточно взрослыми, — задумчиво произнёс он. — Элуниар был ненамного старше близнецов, вроде бы родом с островов… не помню, как он оказался среди нас. Мы тогда и представить не могли, что он имеет какое-то отношение к магии.
За дверью послышался треск, предупреждая о появлении посетителей, после чего перед весьма удивленной царской четой возникла целая толпа привидений. В льющемся из высокого и широкого окна свете они были едва заметны, да и то только благодаря их количеству и задвинутым занавескам. Казалось, комнату заполнила лёгкая дымка, стало значительно прохладнее.
Призраки что-то требовали, но делали это одновременно и вразнобой. Не сказать, что они говорили громко, но при этом будто поглощали остальные звуки. Так что, когда Цевирт чуть отодвинул кресло под собой от стола, скрипа он не услышал, Лонсия так же бесшумно смяла бумажку, попавшую ей под руку. Следом открылась дверь, пропуская в полупрозрачную толпу чёрного мага.
— Я так и не понял, что им надо, — сказал Миэн вместо приветствия, или остальное просто заглушило возмущение привидений. — Я сказал, что создать уютный садик или рощицу мне вполне по силам, но они отказались. И всё-таки вы были правы.
— Жемчужный Замок наш, — заявили привидения. — И не думайте, что сможете выгнать нас из дома.
— Так давайте мирно сосуществовать, — обратился к ним Цевирт. — Нам нечего делить.
— Что-то пробудило нас ото сна, — произнёс призрак. — Убийство лишь стало первым событием, что мы увидели, проснувшись.
Цевирт прожил в Жемчужном Замке триста лет. Он знал тайные ходы, места искажений пространства-времени и другие не особо приятные тайны, спрятанные за белыми стенами, но всё-таки считал, что большинство помещений вполне приемлемы для жизни. А вот Видара Ри считала, что даже места незначительного влияния могут нанести людям непоправимый вред.
— Так почему ты всё ещё с нами? — В льдисто-голубых глазах царя читалось удивление, когда она решила высказаться по этому поводу в первый раз.
— А разве мне есть куда идти, мастер Кралларейве? — спросила девушка. — К тому же, как магистр Академии, я не могу надолго отлучаться.
— Мне бы хотелось, чтобы ты была послом в Янтарной стране, — сказал Цевирт Велоанфер.
— Туда и отправлюсь, — ответила Видара, — если хоть один из них выйдет из тени.
Сто лет прошло, а этот день так и не настал.
***
Она слышала, как говорят стены. Гул их голосов сливался в единый хор, и в этих звуках была своя особая жутковатая красота. Но для того, чтобы выделить какую-то тему, приходилось прилагать огромные усилия. Одно глушилось, другое отражалось множество раз, переливалось и искажалось. Некоторые голоса даже показались Фариде знакомыми, но поначалу она не придала этому значения. Она будто скользила по незримой плоскости, пересекая границы слоёв, одни давались легко, потому проскальзывались почти мгновенно, в других не было даже плоскости, по которой можно двигаться, поэтому приходилось довольствоваться случайными потоками и уступами. Это было странное чувство. Простое и понятное на уровне ощущений, но сложное и запутанное для восприятия.
Фарида слушала, но ей казалось, что звук движется внутри её самой. Ощущения движения и покоя перемешались. Восприятие было обострено до предела, но путалось в простых понятиях. Воля её теперь направилась на то, чтобы узнать, о чём говорит камень. А в его созвучии Фариде слышался и её собственный голос. Это открытие заставило задуматься, вот только мысли приходили странные.
Девушке чудилось, что камень дразнит её. Говорит её голосом, повторяет то, что она сама произносила когда-то.
«А может, — предположила Фарида, — это потому, что стены не говорят, а только запоминают сказанное? Их слух стал моим?»