За живой и мертвой водой

Пантелеймон, приоткрыв рот, недоумевающе следил за его приготовлениями.

— Ты чего это? Что собираешься делать?

— Маленькую операцию.

— Так пуля вышла ведь.

— П-пуля вышла, а начинается газовая гангрена.

— Чего?..

— Не слышал? П-паскудная штука, брат. Понимаешь, в рану п-попали микробы, они быстро размножаются в теле вокруг раны и выделяют газ. К-кончается тем, что человек умирает.

— Кровь портится? Заражение?

— Нет, заражение крови — это другое, — со вздохом сказал Игорь. — Заражение крови — это в-верная смерть. А с газовой гангреной я еще п-повоюю…

— Как это?

Игорь невесело усмехнулся.

— П-попробую… Исключительный случай в истории батальной хирургии. П-понимаешь, микробы этой гангрены анаэробные, такие, что не могут жить на воздухе, г-гибнут. И очень важно, чтобы газ, который они выделяют, мог выходить из тела. Для этой цели возле раны д-делаются неглубокие надрезы на коже. Это облегчает доступ воздуха и выход газа.

Пантелеймон покосился на воткнутую в землю палочку с лезвием, вздохнул и испуганно посмотрел на Игоря. Наконец-то он сообразил, что тот собирается делать.

— Ты будешь резать ногу?

— Сделаю неглубокие надрезы. П-присыплю золой и п-перевяжу. Другого выхода нет. Зола не лекарство, но она стерильная, в ней нет микробов.

— Ты доктор?

— Нет.

— Откуда все знаешь?

— Лежал в военных госпиталях, в-видел. Медицинские учебники от нечего делать читал, п-присутствовал на операциях, п-перевязки помогал сестрам делать. Я, в-ви-дишь ли, Пантелеймон, парень сильно грамотный, любопытный и быстро все схватываю. Из б-бывших вундеркиндов… Потому-то и стараюсь с-сохранить свою драгоценную жизнь…

Последние слова Игорь произнес с горькой иронической улыбкой, и в его темных усталых глазах блеснули слезы.

Пантелеймон, как завороженный, смотрел на него.

— Н-нехорошо, Пантелеймон, когда человек слишком уж цепляется за жизнь, — с той же, обращенной к самому себе иронией продолжал Игорь. — Очень н-нехоро-шо. Я все цеплялся. И вдруг — стоп! Не знаю, как у меня п-получилось… Просто огнем меня обожгло, когда этот с-сукин сын начал говорить о советских людях. Фашист. Настоящий! Это мое с-счастье, что я не выдержал. Самое ценное у меня. Пусть умру, но палачом не был. П-придумал, садист… На немецкий образец работает. Жалко, что я его не уложил, кто-то другой п-под-вернулся.

Игорь вытер рукавом мундира слезы. Возбуждение, охватившее его, угасло. Он поднял винтовку, приоткрыл затвор. Желто блеснула латунная оболочка загнанного в ствол патрона. Это был последний из той обоймы, какую он получил от сотенного. Единственный.

Пантелеймон с нескрываемым отвращением поглядел на винтовку, точно она была живым жестоким коварным существом, задумался. На его лице застыла скорбная, всепрощающая улыбка.

Картошку ели молча. Взяли каждый по четыре штуки, остальную отодвинули в сторону и прикрыли листвой, чтобы не дразнила. Запас. Закусили яблоками.

Игорь прилег, вытянув раненую ногу. Так он лежал лицом к земле добрый час. Пантелеймон сидел, поджав под себя ноги, глаза его слипались, голова то и дело падала на грудь. Он вздрагивал, тряс головой, испуганно прислушивался и снова начинал дремать. Вдруг Игорь поднялся.

— Давай п-помоем руки и начнем. Будешь ассистировать мне.

— Чего?

— Будешь п-помогать. Не б-бойся — резать буду сам Поможешь бинты наложить.

Через несколько минут все было готово для операции. Игорь стянул штанину с раненой ноги, присел рядом с кучкой мелкой, остывшей золы, на которой лежали связанные, свернутые бинты, осторожно взял двумя пальцами обломок лезвия. Он был бледен.

— Ну что ж, п-приступим… Г-господи, благослови н-на подвиг.

Не спускавший глаз с Игоря Пантелеймон просиял лицом.

— Вспомнил! — радостно вскрикнул он. — Вспомнил-таки господа, спасителя нашего!

Игорь не обратил внимания на слова Пантелеймона, кажется, он и не услышал их. Закусив губы, он смотрел на кончик лезвия, зажатый между пальцами, и, видимо, решал, на достаточную ли глубину будут сделаны надрезы.

— Брось… — в сильном возбуждении протянул к нему руки Пантелеймон. — Не надо, Игорь! Помолись. Бог услышит твою молитву. От всего сердца только… С твердой верой. Забудь все… Помни только бога, отца нашего, спасителя.

Это было так неожиданно, что Игорь в первое мгновение растерялся.

— Т-ты что? Что с тобой? — спросил он, испуганно глядя на Пантелеймона.

— Молись, Игорь, — торопливо и исступленно продолжал баптист. — Бог услышит, совершит… Совершит чудо, отведет своей дланью смерть. Истинно говорю тебе, брат мой. Всем сердцем и душой обратись к спасителю. Силой и твердостью веры своей.

По вдохновенному, разрумянившемуся лицу Пантелеймона текли слезы радости и умиления, протянутые руки дрожали. Игорь смутился. Только сейчас он догадался, что его товарищ по несчастью душевно больной человек. Люди с ненормальной психикой всегда вызывали у Игоря тревожное, почти паническое чувство, как будто имелись в природе бациллы помешательства и он боялся заразиться.

— Вера спасет тебя. Господь милостив…