За живой и мертвой водой

— П-погоди… — поспешно сказал Игорь. — Успокойся, Пантелеймон. Я согласен: господь милостив. Но ведь сказано — пути господни неисповедимы…

— Истинно говорю — неисповедимы, — обрадовался баптист, услышав из уст юноши слова священного писания. — Истинно…

— Н-ну вот! — усмехнулся Игорь. — А раз неисповедимы, то откуда тебе и — известно, что не сам господь вложил мне в рука этот скальпель?

Пантелеймон жалко сморщил лицо, замигал глазами. Для него не существовало логики, иронии, и все же вопрос Игоря направил его мысль в другое русло. Он попытался что-то уяснить, найти ответ, но так и не смог, только глуповато и радостно ухмыляясь, покачал головой.

— Игорь, господь сотворил чудо на твоих глазах, чтобы ты проникся светом господним, снял пелену со своих глаз, уверовал в него. Я молился, и он даровал нам жизнь. А сколько раз вера спасала меня! Татарин этот, нехристь, в самом начале у ямы хотел удушить меня. Господь отвел его руку. Я знаю, я видел…

— П-погоди, погоди, — заинтересовался Игорь. — Какая яма? Ты не спеши, д-давай все свои чудеса по очереди.

— Была яма… — в глазах Пантелеймона мелькнул испуг, и на мгновение его лицо стало осмысленным. Он проглотил слюну, сжался, недоверчиво поглядывая на Игоря, точно ожидая от него подвоха. — Не скажу где. Павлуше было внушение от господа — хоть на костре гореть, хоть смертную муку принять, а должны мы молчать о той яме… Поведал он мне, Павлуша-то, о господнем внушении.

Игорь дал Пантелеймону выговориться. В рассказе баптиста побег из лагеря и все дальнейшие события утратили реальность и выглядели чудесным и необъяснимым проявлением божественной воли.

— И тогда господь послал нам старца, чтобы утолил он голод наш. Старец пошевелил пустой костер палочкой — и веришь? — где взялась в костре том печеная картошка. Много! Наелись досыта. И обул нас старик, и сказал своей жене, чтоб отвезла нас. Среди бела дня везла она нас на телеге, не таясь, ибо людям не дано было нас узреть — глядели они на нас и не видели.

В общем получилось что-то вроде «жития» святого Пантелеймона. Игорь поначалу слушал внимательно, с любопытством, а затем заскучал и, нахмурившись, начал рассматривать рану.

— Все ясно и п-понятно, — сказал он, когда Пантелеймон закончил рассказ. — Раз такое дело, с-спорить не будем. Иди-ка сюда. Поближе. Наклонись над ногой и слушай.

Игорь начал надавливать пальцем на опухшие места.

— Н-ничего не слышишь? Не хрустит?

— Нет.

— Что делать? К-кажется, я рано п-паниковать начал. При газовой гангрене, когда нажимаешь пальцем на опухоль, п-появляется слабый хрустящий звук. Давай-ка, Пантелеймон, отложим операцию на завтра. А? Н-не будем горячку пороть. Как ты думаешь?

— А я тебе чего говорил? На все божья воля.

— П-правильно. А пути господни неисповедимы… Тут у нас с тобой разногласий нет и не может быть. Значит, сеанс полевой хирургии откладывается до более точного диагноза.

На следующий день Игорь убедился, что опухоль вокруг раны не только не увеличилась, но даже как будто спала. Пантелеймона снова охватило сильное возбуждение. Он ликовал.

— Дошла моя молитва господу. Я ведь ночью молился за тебя, Игорь. Ты спал, а я молился.

— З-значит, еще одно чудо?

— А что же? Ты ведь резать ногу хотел. Все не веришь?

Игорь поднял на него смеющиеся глаза.

— А ну-ка, п-поковыряй в золе палкой… Поковыряй, поковыряй.

— Зачем?

— Как зачем? Может, там картошки п-печеной прибавилось. Старец ночью приходил и подбросил нам на п-пропитание…

Пантелеймон вздохнул, пристально, с суеверным страхом уставился на Игоря и тут же осклабился, глуповато засмеялся, понял, что тот пошутил.

— Что, не п-приходил божий старец? А было бы неплохо, з-знаешь, если бы он п-подбросил нам ведро картошки. М-между прочим, дядя, ты веселый человек, с тобой скучать не будешь. Как же ты в плен п-попал?

— Как… Поднял руки, немец ударил, выбил зубы. И повели меня…

— Это тоже чудом надо с-считать?

— А как же! Сколько людей возле меня было побито, а я, считай, один в окопе уцелел. Пулемет был рядом, начал косить немцев, а в него снарядом ка-а-к трахнет.

— Но ты-то с-стрелял? Убил хоть одного немца?

— Зачем? Нам нельзя людей убивать. Сказано — не убий. Стрелять — стрелял, потому как сержант заставлял. Только я так пулял, куда попало.

Точно принимая доводы Пантелеймона всерьез, Игорь утверждающе кивал головой.

— А что? — продолжал баптист. — Если бы все люди держались божьей заповеди, не убивали, то и войны бы не было.

Игорь снял с себя ремень и показал на пряжку.

— Знаешь, что здесь п-по-немецки написано? «С нами бог». У каждого солдата такая пряжка. И убивают! С божьей п-помощью. П-понял?

— Не говори так, не хули господа, — убежденно возразил Пантелеймон. — Они не истинной веры, они идолопоклонники. На рукотворные иконы молятся.