За золотым призраком

«Ну и морда-а! – стиснув челюсти, прорычал мысленно Отто. – Не морда, а… мишень в тире! Так и хочется влепить в самую десятку!» – Но сыновьям решил пока ничего не говорить о своих подозрениях.

– Наверно, укачало этого господина Пула. Побоялся, что может вырвать за столом и тем оконфузить себя… при посторонних. – Отто постарался взять себя в руки и снова продолжить обед, потягивая из фужера легкое прохладное сухое вино. Боковым зрением увидел, что в дверь – встретив, должно быть, в коридоре «Клетчатого» – вошел свежевыбритый, отдохнувший Фридрих Кугель. Он на ходу дал заказ пожилому смуглокожему официанту и на толстых ногах покатился между рядами столов к своему месту. Три миловидные дамы, словно голодные птенцы в гнезде, вскинули разукрашенные прическами головки навстречу Фридриху и встретили элегантного и довольно симпатичного еще штурмана радостными, но несколько растерянными улыбками, о чем-то горячо начали расспрашивать. Невообразимо жестикулируя, что так не похоже было на сдержанного Кугеля, он начал что-то отвечать, одновременно поглядывая на шумную публику – у всех на устах, разумеется, имя ночью исчезнувшего с парохода Людвига Набеля. «Меченый» потягивал из высокого, запотевшего фужера холодный коктейль, прислушивался к словам штурмана с особым интересом, чуть приметно бросая в его сторону косые быстрые взгляды.

Уловили Дункели имя Набеля и за соседним столиком. Здесь события минувшей ночи обсуждали две дамы – Отто раскланивался с ними, когда встречал по утрам в ресторане. Младшая из них госпожа Линда Райс, блондинка, лет сорока и с претензиями на неувядающую, казалось, молодость и изысканные манеры, говорила вновь приобретенной подруге, госпоже Хилери Ронштет, довольно громко, не делая из своей беседы особой тайны, если и не без определенного намека в адрес приятных и обходительный соседей Дункелей…

– Представьте себе, дорогая Хилери, едва я поднялась с постели, а в каюту входит этот бравый инспектор в своей элегантной голубой шляпе, снимает ее передо мной и…

– Ка-ак? – У госпожи Ронштет откровенно заинтригованно подпрыгнули тонюсенькие накрашенные до гудронового цвета брови. – Без стука посмел войти в каюту женщины!

– Ну что вы! – Госпожа Райс жеманно поджала сочные, слегка подкрашенные губы. Поправив свисающие на висок завитые локоны, она выразительно глянула в сторону старшего Дункеля, якобы смутилась и поспешно отвела взор на подругу. – Я свою дверь всегда держу закрытой… Мало ли что. Еду я одна, а кругом эти уж-жасные происшествия! Не хуже, чем в романах бабушки Агаты… Инспектор спрашивает меня, не довелось ли мне видеть нечто необычное минувшим вечером? Или же ночью… – и умолкла, сделав театрально-интригующую паузу и снова искоса глянув на сенатора.

«Артистка, ох и артистка – такие жеманницы всегда играют какую-нибудь роль, даже в собственной ванной сами с собой», – отметил про себя Отто, не переставая слушать соседок и изучающе осматривать ресторанный зал – вдруг еще что-то новенькое высветится?

– Ну и-и… – собеседница, загораясь от нетерпения, трепетала подбритыми бровями, поощряя соседку на дальнейшее повествование.

– Я ему и говорю – случалось, господин инспектор! Вечером долго не могла уснуть, жара донимала. Приняла холодный душ – если его можно было назвать холодным при этакой жаре! – и в постель с книгой. Мое окно на средней палубе, прямо в стене парохода, и было совершенно открыто. Где-то к полуночи глаза притомились и я отложила книгу… Сознаюсь вам, как на исповеди – обожаю Анжелику! Буквально упиваюсь похождениями отважной француженки. Ах, теперь нет таких мужчин, как Жофрей! О-о, давно уже нет… Только в книгах и можно прочитать о прекрасном чувстве! Вот и я размечталась – могла бы я так же страстно, на всю жизнь полюбить своего Жофрея? Да-а, мечтаю я, в окно смотрю, а там две ярких звездочки на небе светились… То появятся, то пропадут, – мечтательно прикрыв глаза, живописала госпожа Райс. – Смотрю и думаю – вот, два божьих ясноглазых ангелочка ко мне в каюту заглядывают – неспроста заглядывают, наверно… Минут пять я на них смотрела, полулежа на подушках, взгрустнула, выключила свет, начала было засыпать… – и новая многообещающая пауза.

Отто непроизвольно насторожился, а потом понял, что за светской болтовней этой артисточки что-то скрывается, и не простое. «Неужели и вправду что-то видела?» – Он опустил взор в тарелку, чтобы не смутить рассказчицу пристальным взглядом, и весь напрягся, словно это могло усилить собственную акустику.

– Ах, дорогая Линда! Не томите! Вы же видите, я вся сгораю от нетерпения узнать что-нибудь очень уж-жасное! – Госпожа Ронштет почти застонала, и брови ее замерли в самом верхнем положении.

– И тут что-то огромное пролетело сверху вниз, как раз мимо моего окна! Представляете себе такое?!

– Ой! – Госпожа Ронштет пискнула, словно серая мышь в когтях коварного кота, который упал на нее с чулана в темной кладовой.

– Вот-вот, дорогая Хилари! И я испугалась, вскрикнула – страх такой, а я в каюте совершенно одна!