За золотым призраком

Как бы на прощание окинув взглядом зал, Вильгельм Зальцман словно запнулся на Дункеле, долю секунды смотрели глаза в глаза: будь они знакомы, последовали бы взаимные поклоны, но их никто не представлял друг другу, и «Меченый» равнодушно, с лицом манекена, прошел мимо их столика. Переглянувшись с Фридрихом, Отто без дальнейшей медлительности закончил завтрак, расплатился, и все трое поднялись на открытую палубу. Неподалеку от пышущей теплом белой трубы с голубой полосой вверху стояла свободная скамья. Сели, Отто достал коробку с сигарами. К ним почти одновременно, только с разных сторон, подошли инспектор Паркер и штурман Кугель. Штурман решил не подходить к Дункелю один, чтобы не давать повода догадаться об их близком знакомстве, поэтому остановился против скамьи и протянул руку Паркеру, забыв, что утром они уже виделись и приветствовали друг друга.

– Добрый день, господин инспектор! Удалось вам что-нибудь выяснить нового? Господин сенатор, вы позвольте нам с инспектором присесть рядом с вами? Жара будет сегодня несносная! Теперь бы в речку плюхнуться… – Фридрих утер лицо и шею платком, поглядывая на гуляющих пассажиров – ближе к обеду на палубе можно будет находиться только под тентом. Слева от скамейки группа из доброго десятка мужчин продолжала давно, по-видимому, начатый разговор. Сюда долетали отдельные, резко произнесенные фразы:

– Не спорю, не спорю, почтенный господин Бронсон! У всякого человека есть свое Домреми[32], но далеко не каждый из нас становится национальным героем! В противном случае все ваши попытки могут показаться простым самовозвеличиванием, а это…

– Что ни говорите, господа, но если бы каждый европеец проявил такой же несгибаемый дух, как у славянина Корча[33], Гитлеру не удалось бы так широко шагнуть и по Франции, и по другим странам…

Крайний из группы, плотный, седоволосый джентльмен в темных защитных очках говорил своему оппоненту в довольно резких тонах:

– Да-да, уважаемый господин Кларк! Я героя из себя не изображаю, можете быть в этом вполне уверены. Но у одного великого падишаха я читал довольно любопытное высказывание. «Понятно желание раба, идущего на аркане за моим седлом! Но если Аллах услышит его и исполнит это желание, тогда я буду идти за конем своего раба!» Вот так-то, почтенный господин либерал!

– Философия работорговца! – с возмущением горячился его загорелый оппонент в белой защитной шляпе и в белом костюме. – Чистейшей пробы философия янки, нажившего миллионы на работорговле!

– Согласен! – отвечал солидный господин, не меняя спокойного выражения чуть одутловатого от излишней полноты лица. – Согласен! Это если смотреть со стороны всадника. А если посмотреть с другого конца аркана – это уже философия раба, мечтающего самому сесть на коня падишаха! Как ни крути, а обоим удобно усидеть в одном седле ну никак невозможно! Не в этом ли суть разделения людей по положению, а? – парировал седовласый, и они, продолжая спор, начали спускаться вниз по трапу.

Отто, усмехнувшись, высказал свое соображение:

– Вот так и в любом деле – всегда две точки зрения с разных концов аркана. – И он с готовностью подвинулся, дав место инспектору и штурману. Инспектор сел у самого края скамьи, над массивной литой из чугуна боковой стойкой, плавно переходящую в спинку с отлаченными рейками, штурман сел между инспектором и Дункелем, который будто ненароком вклинился в общий разговор и пересказал услышанные новости от болтливых соседок. Потом тактично – мимо проходили отдыхающие дамы – сделал свое заключительное резюме: – Мне кажется, что эта артисточка громоздила Оссу на Пелион[34], не так ли, уважаемый инспектор?

Марк Паркер не знал, что это значит – «громоздить Оссу на Пелион», но уточнять не стал, а потому в легком замешательстве ногтем почесал продолговатый подбородок – с чего-то прыщик проклевывается! Подумав несколько секунд, сказал:

– Я проверил показание госпожи Райс, будто что-то шумно пролетело мимо ее иллюминатора. – О белой руке со скрюченными пальцами инспектор умышленно промолчал, решив оставить эту деталь в тайне от всех, если, конечно, сама госпожа Райс уже не рассказала всему экипажу и пассажирам. – В том месте матрос верхней палубы действительно уронил за борт швабру, как раз без четверти два часа ночи было, как вы и сказали, господин Кугель, ныне поутру.

– Я не уточнял, где он ее обронил, раззява! – небрежно махнул рукой Фридрих. – Я даже не спросил, какая нечистая сила послала его ночью драить палубу у самого борта!