Забавные повадки людей

...а вчера к нам наведалось Высочайшее Начальство. Почитало наши отчеты и ручками захлопало. Потом немножко подумало и ножками затопало. Потому что мы, такие-сякие, закон нарушаем и того и гляди Нобелевскую премию получим. Ну, это я шучу, но патент наш будет даже не золотой, а как минимум бриллиантовый. Мы тупо на Высочайшее Начальство глядели и бормотали: «Так точно, ваше благородие! Никак нет, ваше благородие! Не извольте сумлеваться, ваше благородие. Мы больше не будем, ваше благородие!» Высочайшее Начальство подобрело, пробурчало: «Ну то-то же», чаю с шоколадом откушало и удалилось, предупредив напоследок, что шутки закончены, дальше все будет по всей строгости, самодеятельность оно терпеть не намерено и в следующий раз придет с проверкой совершенно неожиданно. Примерно двадцать пятого числа следующего месяца. Но если вдруг что, то отвечать, разумеется, мне.

Кто бы сомневался!

Противно, конечно, но на сегодняшний день это лучшее развитие событий из всех возможных.

Так что можно считать, что дела идут хорошо. Ну, разумеется, если не считать моего Черного человека, который мне день и ночь покоя не дает. Такой себе Черный человек без лица. Я даже не хочу знать, чего ему от меня надо. Понять бы, кто он такой.

Пока что шарахаюсь от каждой тени, а ночью мне снится, что я иду по берегу моря, собираю янтарь, и тут поднимается ветер, волны увеличиваются, я понимаю, что еще чуть-чуть — и меня накроет волной. Оглядываюсь и вижу, что бежать некуда, справа море, а слева — высоченная скала. Мне очень страшно, так страшно, что я уже не могу это выносить, поэтому я поворачиваюсь и иду в море сама. Просыпаюсь то ли в холодном поту, то ли в соленых брызгах — черт разберет...

* * *

Ведь говорил же мне любимый мужчина: береги, Юленька, крышу, держи ее двумя ручками крепко, а лучше прибей гвоздиками. А я вот не уберегла. Самое дорогое свое сокровище не уберегла для любимого. Потому что вчера состоялась-таки эта самая загадочная инициация, и я теперь сижу в печали и не знаю, чего мне ждать — то ли рога с копытами вырастут, то ли просветление наступит. Записалась на всякий случай к косметичке, она прекрасно справляется с просветлением.

Разбудили меня эти маньяки в пять часов утра. Я вот не понимаю, почему таинственные ритуалы нельзя проводить поздно вечером? По-моему, это как-то логичнее. Час Зверя какой-нибудь, полнолуние, зловещие тени. Этьен сказал, что все равно, когда именно. Главное — чтобы время непривычное. А в пять часов я обычно уже сплю. Я его понимаю, конечно, но это понимание, смешанное с тоскливой и безрадостной сонливостью. Потому что садизм чистой воды — будить человека в пять утра в его единственный выходной день.

Ну вот, замотали меня в голубые тряпочки, расшитые золотыми звездочками, грудь и колено обнажили и дали большой кубок. Пей, говорят. Я призадумалась: люди, которые способны встать в пять утра по собственной воле, обычным гашишем не ограничатся. В лучшем случае ЛСД, а в худшем — толчёный рог единорога, от которого у меня поседеют волосы и восстановится девственность. Но Этьен шепнул мне: пей, ничего не бойся.

Ну да, чего ж бояться? Кровь небось давно ушла в землю.

А вино терпкое до невозможности, видимо, кровь ушла в землю на северном склоне и в неудачный год.

Дальше уже ничего не помню, только какие-то обрывки.

То ли в вино что-то добавили, то ли в свечи. Голова кружится.

Нет, на кислоту не похоже, после кислоты мир свежевымытый и звонкий, а сейчас наоборот — мутный и приглушенный. Дурман, я думаю.

Этьен вырос чуть ли не до потолка, и голос странный. Не упасть бы.

Говорит что-то на латыни, а я отвечаю. Ни слова не понимаю.

Подходит Мишель, тоже что-то говорит и колет циркулем в грудь. Циркуль — это розенкрейцеры, мне кажется. А у масонов при посвящении бьют кирпичом по голове, я думаю. Морда кирпичом — вот тайный знак масонов.

Я все поняла, это не голова кружится — это комната кружится.

Ну вот, и так прошли целые сутки. Когда я немного пришла в себя и вышла, пошатываясь, на берег моря, как раз светало. И я в ужасе подумала, что эти два красавца остановили-таки время. Но тут зазвонил будильник в сотовом, и стало ясно, что все гораздо хуже: время никто не останавливал, и мне пора на работу.

* * *

—      Этьен, друг мой, сделайте одолжение, объясните, что это вы за представление устроили? Я ничего не понял. Вы же не собирались принимать ее в орден? Да и нет у вас таких полномочий, вы ведь вышли из ордена, если я не ошибаюсь.

—      Простите меня, Мишель, я должен был объяснить все заранее. Но я немножко боялся, что вы мне откажете. Я хотел создать иллюзию обряда, а не сам обряд. К обряду я слишком серьезно отношусь, к сожалению.

—      Но зачем вам это? Вы хотите ее соблазнить? Так ведь она и сама не против, как мне кажется.

—      Мишель, у меня светлеет на душе от того, что годы вас совершенно не портят. Неужели вас до сих пор волнует лишь одно: годится ли индивидуум для совокупления?