Заблуждения толпы

В декабре 1977 года, возможно, через несколько месяцев после судьбоносного собрания, правительство арестовало две дюжины последователей Джухаймана, но те сумели бежать из-под ареста и обратились за помощью к бен Базу. Слепой священнослужитель опросил беглецов и велел властям их освободить⁸¹⁵.

Сам Джухайман предпочел аресту бегство. На протяжении столетий его предки ловко избегали внимания византийских, османских, персидских и абиссинских правителей, исчезая в пустыне, где способно выжить лишь одно домашнее животное, привычное к этой враждебной, почти безводной среде, – верблюд. Два года подряд после побега Джухайман вел бедуинский образ жизни и успешно прятался в пустыне. За этот срок он успел превратиться в легенду: рассказывали, что он перемещался в компании трех-пяти последователей, устраивал тайные встречи, а еще часто навещал своих сторонников, являясь им «духовно». Однажды его в последний момент предупредили, что не стоит заглядывать к матери – мол, за ее домом наблюдает полиция; в другой раз ему пришлось долго страдать от зубной боли, прежде чем нашелся дантист, который пообещал не выдавать его властям⁸¹⁶.

Раздосадованный компромиссом бен База, Джухайман публично отрекся от своего учителя. В своих скитаниях он прилежно изучал хадисы, особенно те, где говорилось о Махди и конце времен. Вдохновение он черпал в самом, пожалуй, известном апокалиптическом изречении Пророка:

«Урочный срок не наступит, пока византийцы не нападут на Амак или Дабик. Мусульманское воинство из лучших людей на земле, что живы будут, выступит из Медины им навстречу… Тогда начнется битва. Третья часть [мусульман] армии признает поражение; Аллах им никогда этого не простит. Другая треть погибнет; они суть великие мученики пред Аллахом. А последняя треть победит: в них никто не усомнится, и они [пойдут] завоевывать Константинополь»⁸¹⁷.

Дабик и Амак – это соответственно город в Сирии и долина в Турции; ИГ назвало свой журнал в честь первого, а информационное агентство – в честь второго. В эсхатологии Джухаймана их места заняли Мекка и Медина.

Все, что требовалось Джухайману для приближения конца времен, – это Махди, которого он, к своему счастью, обрел среди собственных последователей в лице светлокожего поэта со светло-карими глазами по имени Мохаммед Абдулла аль-Кахтани. После того как он примкнул к Джухайману, сестре поэта приснилось, что ее брат принес байю (клятву верности) у Каабы, во дворе Великой мечети. В рамках стандартного исламского нарратива последних времен этот сон выглядел осмысленным: светлокожий и слегка не от мира сего Кахтани был корейшитом, как и Пророк, то есть он явно был Махди. В качестве бонуса он имел родинку на левой щеке, что, согласно одному широко цитируемому хадису, отличало Махди. Другим членам группы, включая самого Джухаймана, вскоре приснился тот же сон.

Сны имеют особое значение в исламе, особенно когда они снятся многим людям, поскольку Аллах, как гласит Коран, именно через них делился откровениями с Пророком. (Как сказал один из последователей Джухаймана, «Тот факт, что мы видим сны, доказывает, что мы более религиозны»⁸¹⁸.) Кахтани настолько сблизился с Джухайманом, что тот развелся с женой и женился на сестре-сновидице Кахтани⁸¹⁹.

Как сказал бы Хэл Линдси, кусочки великой головоломки наконец встали на свои места. У Джухаймана теперь был его собственный Махди, а хадисы как будто подсказывали точное место, где Махди получит байю – рядом с могилами Агари и Измаила (соответственно первой жены и сына Авраама) недалеко от Каабы, именно так, как снилось сестре Кахтани. Более того, хадисы же открыли дату события: суннитская традиция предсказывала, что ученый муж, известный как «Обновитель эпохи», рождается в первый день нового века хиджры, а 1400 год от хиджры должен был начаться 20 ноября 1979 года. Джухайман и его последователи решили захватить Великую мечеть, чтобы Махди получил байю в предписанном месте рядом с Каабой в назначенный день.

Скитаясь по пустыне, Джухайман записывал аудиокассеты и составлял «письма Джухаймана», в которых излагал свое богословие и эсхатологию. (Он закончил всего четыре класса школы, поэтому писал не слишком хорошо, а потому, вероятно, свои «письма» надиктовывал⁸²⁰.) Ни один саудовский издатель не пожелал с ним связываться, но в конечном счете некое кувейтское издательство напечатало два отдельных тома – так называемые «Семь писем» и «Четыре письма»; оба тома широко разошлись по Аравийскому полуострову.