Забойная история, или Шахтерская Глубокая

При первой встрече он рассказал Алевтине, что разработал авторскую методику воздействия на бессознательное, которая ведет к раскрытию творческого потенциала и возвращает человека к норме (нормой он называл гениальность). Сказал, что денег не возьмет, если она позволит в текст лекций внедрять коды, корректирующие глубинные установки. Аля согласилась.

Когда мы с ней увиделись после нескольких занятий, Аля сказала, что во время лекций видит свечение вокруг головы Андрея, а через пару недель она переехала к нему. Еще через месяц они снимали квартиру в городе, а через два она забеременела. Аля сообщила мне об этом, когда я заехала к ней после рынка. Она выглядела расстроенной. Узнав о беременности, она поняла, что не любит Андрея, а прощаясь, уже в дверях, сказала: «Нам не нужно было прекращать лекции».

Аля родила девочку, и в это же время Андрей потерял работу, у него вышел какой-то конфликт с директором, молодая семья вернулась на поселок к родителям Андрея. Теперь мы с Алей виделись чаще, она заходила ко мне, когда гуляла с дочкой.

Однажды она рассказала мне (заранее попросив сохранить это в тайне), что Андрея преследуют люди в черном, появляются ниоткуда и в никуда исчезают. Он якобы написал закодированное послание в печатный орган этой организации, заранее зная, какими словами они ему ответят, и через неделю на главной странице свежего номера были именно те слова, что он предсказывал.

Через полгода Аля с дочерью переехала к матери, сказала, что Андрей стал невыносим: подозревает ее в причастности к той организации и ведет себя агрессивно. Вскоре он изрубил топором мебель в доме матери, и родители вызвали психбригаду.

В больнице его держали довольно долго — месяца два-три. Вернулся он сильно располневшим, побрился налысо и стал похож на Шрека. Ему назначили мизерную пенсию по инвалидности, большую часть которой он тратил на угощения дочери — девочку Андрей любил и часто навещал. Видела их несколько раз прогуливающимися по улице — цвела черемуха, в воздухе пахло мылом, ветер гонял по дороге угольную пыль, он держал ее за руку и вел в сторону посадки.

В конце мая он застрелился. Сделал самопал, заполнил трубку обломками ржавых гвоздей и выпустил все это себе в грудь. В четыре часа утра мать услышала хлопок, зашла в комнату и увидела сына, лежащего на полу.

Аля пришла на похороны с большим букетом алых роз — их было двенадцать, я пересчитала полураскрывшиеся бутоны. Цветы она положила Андрею на грудь. Держалась спокойно и лишь на поминках разрыдалась, когда соседка попросила передать ей селедку.

Вскоре Аля нашла работу в банке, сняла в городе квартиру, дочь устроила в детский сад. Больше я с ней не виделась, но на поселке она все же бывала. Однажды мы с мамой перед Красной горкой пошли на кладбище привести в порядок могилу бабушки. Проходя мимо места, где похоронен Андрей, я увидела на его плите большой букет алых роз. Посчитала — их было двенадцать.

Подснежники

Думая о ней, вижу улицу шахтерского поселка, залитую медовым светом. Она идет от остановки, чуть прихрамывая (с годами у нее развилась деформация суставов), в одной руке — сумка с продуктами, другой размахивает как маятником. Амплитуда широкая, кажется, свободной рукой она помогает себе двигаться быстрее. Ее корпус чуть наклонен вперед — больные ноги не поспевают за энергичным телом.

Возле самого дома из-под шелковицы навстречу ей вылетает старый пес-дворняга с бельмом на глазу. «Боб!» — радостно кричит она, останавливается, копается в сумке, достает пакет с колбасой, отламывает кусок и с ладони кормит собаку. Тот проглатывает, виляет хвостом, облизывает руки (кисти у нее крупные, со вздувшимися венами). Появляются две кошки. Одна спрыгивает с дерева, другая выныривает из кустов. «Машка, Симка!» — приветствует их женщина, наклоняется, гладит колбасной ладонью то одну, то другую, от чего проголодавшиеся за день звери начинают орать. Они трутся о ее больные ноги, а она выпрямляется и идет к дому в окружении живности, как королева в окружении свиты. Возле подъезда Боб отстает, а кошки, опережая друг друга, взлетают на порог и несутся по ступенькам вверх на второй этаж. Это моя мать.

Но сейчас я хочу рассказать о ее подруге Вере. Если бы Вера была собакой, то, скорее всего, китайской хохлатой — маленькая, юркая, с бесформенной прической. Работала она с мамой в одном аптекоуправлении, заведовала аптечным пунктом на самой дальней шахте по нашему маршруту. Виделись мы довольно часто. Она приезжала в мамину аптеку на ревизии, а я помогала накрывать на стол — после переучета комиссию нужно кормить.