Забракованные

Сперва запылали ладони, будто она с мороза опустила их в очень теплую воду: горячо, но не обжигающе — согревающе приятно. А потом тепло потекло дальше, сосредоточившись в подушечках пальцев. Ими Амелия и коснулась поврежденной кожи.

И увидела зеленые искры на внутренней поверхности своих век…

Рэймер вздрогнул.

— Мэ-э-эл, — прошипел, судя по звуку, сквозь крепко сжатые зубы.

Ей хотелось сказать: «Терпи, я знаю, что делаю». Но вся штука была как раз в том, что она не знала — пыталась объединить полученную урывками информацию с собственными ощущениями и чувствами. Но отчего-то была уверена, что именно сейчас прерываться нельзя — даже если ему больно, а ей уже нестерпимо горячо.

Амелия не знала, сколько это продлилось, субъективно — очень долго. Она окончательно выбилась из сил.

А потом на ее плечи легли чужие теплые ладони.

— Мэл, уже все, — мягко произнес знакомый голос над ухом.

И она резко распахнула глаза и отняла руки — на колене, которого она только что касалась, не осталось ни единого следа старой раны.

С искусанных губ сорвался нервный смешок.

— Помнишь, — собственный голос напоминал воронье карканье, — я говорила тебе не перетруждать ногу и пока использовать трость?.. Теперь ты можешь ее выбросить.

Монтегрейн рассмеялся и вместо того, чтобы заставить ее встать, сам опустился к ней на пол и крепко обнял. Она уткнулась носом ему в плечо, чувствуя, как безмерно устала, но ещё безмернее счастлива.

— Ты опять светилась, — сказал Рэймер.

— Угу. — Сил не было даже на хоть сколько-нибудь более бурную реакцию. Так вот что такое спустить магический резерв, она и не знала. — Ты опять видел? — спросила вяло, вместо того чтобы встать или обнять в ответ, наоборот, расслабилась, полностью взвалив на него вес своего тела. Глаза слипались.

— И сейчас вижу.

Эти слова должны были что-то означать. Что-то очень важное. Но у нее больше не было сил.

— Хорошо, — прошептала Амелия.

И отключилась.

Глава 42

4 года после окончания войны

14 лет со дня свадьбы Амелии и Эйдана

1 год до описываемых событий

Особняк Бриверивзов, Цинн

— Пусти! — Мэл рванулась, силясь вырвать руку из захвата мужа. Кожа на запястье под впившимися клещами пальцами покраснела.

— Ты дашь мне наследника! — ревел в бешенстве Эйдан. Он был пьян настолько, что еле держался на ногах, однако хватка у него оставалась железной.

С тех пор, как начал играть в азартные игры, Бриверивз практически не просыхал. Ветеранских выплат стало не хватать. Он начал спускать на ветер собственное наследство. Кредиторы атаковали их дом почти ежедневно. Эйдан бесился и пил. Пил и бесился. Еще больше бесился и ещё больше, чем бесился, пил.

Он швырнул ее на кровать. Она попробовала вывернуться, но получила пощечину такой силы, что перед глазами поплыло, в ушах зазвенело. Из последних сил попыталась ударить мужа ногой в стратегически важное место, но была перехвачена — на сей раз при помощи магии. Удивительная координация для мертвецки пьяного человека.

Последовал новый удар, и сознание окончательно помутилось…

Удовлетворив свои потребности, Эйдан забылся беспробудным сном. Амелия выбралась из его кровати, всхлипнула, подхватив ладонью побежавшую из носа струйку крови, и накинула на себя брошенный на полу халат Бриверивза. От собственного платья мало что осталось.

Храп Эйдана сотрясал стены, поэтому красться не имело смысла. Сейчас разбудить Бриверивза можно было разве что взрывом, и то вряд ли, если бы взрывной волной не задело кровать.

Проходя мимо трюмо, Мэл бросила взгляд в зеркало и поспешно отвернулась. На ее щеке красовался огромный синеватый кровоподтек, скула заплыла, вздувшись и тесня нижнее веко, отчего левый глаз неестественно щурился.

Завтра, благодаря дару самоисцеления, от побоев не останется и следа, а пока не следовало никому показываться. Прислуга, разумеется, слышала крики из хозяйской спальни. Но одно дело слышать, а другое — увидеть последствия «любовных игр» лорда и леди Бриверивз своими глазами.

Приоткрыв дверь и убедившись, что коридор пуст, Амелия прошмыгнула в свою комнату, расположенную через три двери от спальни Эйдана. Голова немного кружилась, к горлу подкатывало.

Она провела в ванной не меньше часа, пытаясь отмыться от запаха мужа и его отвратительных прикосновений. А потом сидела еще час на кровати и бездумно смотрела на свои запястья, покрытые паутиной шрамов.

Шрамы на животе, груди и ногах отчего-то бледнели и исчезали по прошествии времени. А эти оставались такими же яркими — словно напоминание о той первой ночи, когда Эйдан продемонстрировал свое истинное лицо.

Будто почувствовав к себе повышенное внимание хозяйки, отметины на запястьях зачесались сильнее.

В воздухе материализовался и плавно спикировал на кровать белый конверт. Писал отец, спрашивал, как она, звал в гости.

Амелия разрыдалась и порвала письмо в клочья, даже не дочитав. Она очень любила отца и сейчас люто, всем сердцем ненавидела Эйдана.