Забракованные

— Когда есть шанс, что что-то повредит твоему ребенку, рисковать не хочется, — заметил спокойно. — К тому же шнурок обработан магией — он не протрется и не порвется, пока Джерри не снимет его собственной рукой. А его тоже настращали, что это бабушкино наследство и его нельзя снимать.

— Дедушкино, — автоматически поправила Мэл.

— Что?

— Дедушкино. Он мне так сказал.

Монтегрейн на мгновение нахмурился, потом расслабился.

— Бабушка, дедушка… Шон и Мирта что-то сочинили. Главное, что он поверил. Я пытался ему объяснять про то, как ставят ментальные блоки, сказал, что подобные упражнения пригодятся в военной академии. Он потренировался, но кто знает.

— А как они ставятся? — заинтересовалась Мэл. А сама встала, чтобы закончить с компрессом. — Ложись, — шикнула на все ещё сидящего мужчину.

Рэймер вздохнул и воздел глаза к потолку, ясно намекая на то, что сейчас занялся бы чем-нибудь другим, но спорить не стал. Она видела, сегодня он вообще не брался за трость, однако к вечеру стал хромать сильнее, а значит, нельзя было останавливаться на достигнутом.

Уже привычно улегшись на бок и подставив руку под голову Монтегрейн все же пояснил:

— Это, по сути, тренировка сознания, а не магии. Что-то вроде медитации — закрываешь глаза, представляешь, что отрезаешь себя от остальных прозрачными, но глухими стенами.

— И аура исчезает? — удивилась она.

Основам магии ее учила лишь бабушка, но та была сосредоточена на целительской силе и никогда не углублялась в не касающиеся, как она считала, внучку подробности. Что и как нужно высматривать в ауре больного, леди Грерогер объясняла, как скрыть свою — нет. У Амелии же никогда не было собственной ауры — так все считали. Зачем бы ей могли понадобиться эти знания?

— Если человек — мастер по самоконтролю, то может и совсем исчезнуть. Можно приглушить, — объяснил Монтегрейн. — Это же помогает и от слабеньких менталистов — местные не способны проходить правильно поставленные блоки.

— И ты их ставить умеешь? — поняла Мэл.

Он усмехнулся.

— От тех, кто работает на Гидеона, вполне. С кем-то из Аренора вряд ли бы сработало.

— А Джерри? Научился?

Как обычно, положив пропитанную кровью ткань на его ногу, в этот раз, однако, Мэл не ушла к креслу, а присела рядом.

— Знаешь, я как-то не решился просить его снять кулон и проверять… — Рэймер не договорил, вдруг переменился в лице. — Че-е-ерт…

— Что? — Амелия испуганно вскочила. — Уже?!

Раньше он выдерживал компрессы по несколько минут, иногда чуть ли не до четверти часа. А сейчас прошла от силы минута.

— Почему так жжет? — Стоило ей убрать ткань, Рэймер тут же сел и с досадой потер покрасневшее колено.

Мэл бессильно пожала плечами. Хотела бы она знать, что изменилось. И главное, где: в ее крови или в состоянии его ноги?

— До этого оно медленно нагревалось, а теперь будто мгновенно раскалилось.

Амелия снова с сомнением покосилась на брошенную в таз ткань. Учитывая то, что сегодня в саду она умудрилась вырастить крошечный корешок до уже полноценного кустика высотой ей до середины икры, то, кажется, дело таки было не в колене.

— Мэл? — Он что-то прочел в выражении ее лица.

Амелия замотала головой — не сейчас. Она пыталась понять, будто ответ всегда был на поверхности, но ей никак не удавалось его постичь.

Ненависть убивает, а любовь лечит. И ее дар с растениями начал пробуждаться как раз в тот момент, когда она начала что-то чувствовать к Монтегрейну. И вчера — столько эмоций…

Любовь лечит…

Амелия решительно подошла к дивану и опустилась возле него на колени.

— Мэл?

Она снова качнула головой и положила ладони на еще измазанное кровью колено со следами старого ожога. Коснулась, задержала руки, потом приподняла — совсем чуть-чуть, не касаясь, но чувствуя тепло чужой кожи. Прикрыла глаза.

Мэл не знала, как правильно, но видела, как это делала бабушка. Правда, у той на это уходили считанные мгновения: прикоснулась — и готово. Так быстро Амелия не умела и не пыталась. Попыталась другое — почувствовать.

А еще этот разговор про ментальные блоки. Что, если все дело не в ее слабом даре, а в блоках, которые она сама каким-то образом поставила себе в голове?

Любовь лечит…

Чуть отодвигая ладони и снова приближая их, все ещё не открывая глаз, Мэл представила себя запертой в тесной комнате, так, как это описывал Монтегрейн, — стеклянные стены, через них все видно, но сквозь них не пройти. Примерно о том же она думала, поддавшись инстинктам, когда пыталась усмирить разбушевавшуюся ауру Рэймера во время приступа, только отчего-то представила свою любовь морем, а эти стены — толщей льда. Но что, если стены всегда были именно стенами?

«Я люблю тебя».

Ее распирало от этой любви. Сказать о ней вслух казалось немыслимым, но мысленно-то можно — себе.

Она перестала сдерживать это чувство, наоборот, выпустила его, наслаждаясь им, пропитываясь до кончиков пальцев, в которых потеплело.

«Я люблю тебя и хочу, чтобы ты был здоров».