Забракованные

А ведь ей уже приходило в голову использовать свою кровь. Как тогда, в лазарете, когда она пожелала смерти грубому раненому, и тот скончался. Думала, не раз, но так и не смогла. Одно дело — пожелать кому-то смерти, зная, что это лишь мысли. И совсем другое — убить по-настоящему, осознанно.

Сейчас желание покончить с Эйданом стало почти непреодолимым. Мэл сцепила зубы, борясь с собой.

Она не убийца. Только боги имеют право решать, кому жить, а кому умереть…

Но как же хотелось жить самой!

Бросить все и уехать, туда, где ее никто не знает. Поселиться в тиши на берегу моря в какой-нибудь рыбацкой деревне, плести сети и смотреть на морскую гладь…

Иногда ей снились такие сны, на время вытесняющие из ее головы кошмары. Но обычно они заканчивались или появлением во сне отца, грустно качающего головой и спрашивающего, на кого она его оставила. Или же Эйдана, врывающегося в избушку и тащащего ее домой в столицу.

Глупые мысли и глупые сны. Ей не сбежать…

Настоящее время

Монтегрейн-Парк

Нет, ей не снилось прошлое, она вспоминала. Сознательно. То, как мечтала сбежать и не могла, ставя и ставя в своей голове эти непробиваемые блоки. Вот почему ее дар перестал работать даже с растениями, как мог в детстве. Вот почему вместо прогресса, которого так долго ждала ее бабушка, произошел регресс.

И вот почему не проходили шрамы именно на запястьях. Ведь Эйдан травмировал их снова и снова, снова и снова, однако отметины остались только от самых первых ран — тех, которыми она обзавелась в первый раз, когда тот был с ней жесток, устав наконец сдерживать свою истинную натуру. И тех, которые Амелия заполучила чуть позже, глупо и трусливо пытаясь уйти из жизни. Все остальные шрамы, в том числе и более свежие на запястьях, исчезли без следа.

Эти же, получается, она оставила себе сама — на память.

Поэтому и не было ничего удивительного в том, что сейчас, подняв руку и покрутив ею перед своим лицом, Амелия не увидела прежних неровно заживших ран — на запястьях появилась ровная, еще совсем свежая розовая кожа.

Только рассветало, но ей не спалось. Должно быть, потому, что уснула прошлым вечером на несколько часов раньше обычного. Хотя как уснула — скорее уж потеряла сознание.

А когда проснулась, было ещё темно, и в первое мгновение она не поняла, где находится и что случилось. Прямо по курсу напротив кровати у стены светлели дверцы шкафа. Однако Амелия отчетливо помнила, что в ее спальне шкаф стоит у другой стены — возле окна, а не напротив него. Значит, это не ее комната.

Воспоминания прошедшего вечера вернулись вместе с осознанием, что она не одна.

Амелия повернулась на правый бок.

Монтегрейн спал на другой половине кровати, на животе, подмяв под себя подушку. Волосы, уже отчетливо темные у корней, разметались по наволочке и шее. С голым торсом, но в пижамных брюках. Сама Амелия оказалась все в том же платье, в котором была вчера, только с распущенной на талии шнуровкой и босиком. Значит, отнес в постель и уложил спать.

На губы тут же наползла непрошенная улыбка — даже не стал ее раздевать, чтобы она не испугалась, проснувшись.

А потом она просто лежала и думала. Когда в комнате стало светлее, принялась сперва рассматривать свои зажившие запястья, а затем спящего рядом мужчину.

Сейчас он казался ей очень красивым — как она могла не заметить? И его аура была ему под стать — ярко-красная, сияющая, равномерная. Никаких дыр, тусклых участков, суетящихся «рыбок». Настоящая, здоровая — аура мощного боевого мага в своей полной силе.

От облегчения на глаза выступили слезы, и Амелия торопливо вытерла их тыльной стороной ладони. Она это сделала — исцелила его, полностью, так, как не то что не рассчитывала, а даже не мечтала.

Мэл убрала ладони под голову и так и лежала, любуясь. Его расслабленным во сне лицом, тем, как мерно вздымается от ровного дыхания грудная клетка, как лучи восходящего солнца скользят по гладкой обнаженной коже…

Она не удержалась, подвинулась ближе, уткнулась носом ему в плечо и обвила рукой через спину.

— Не спишь?

Все-таки разбудила.

— Не сплю.

Рэймер перевернулся на спину, и ей пришлось чуть отодвинуться, но он тут же притянул ее к себе, и Амелия угнездилась головой у него на плече, будто тут всегда и было ее место. Обняла, и он перехватил ее руку, переплел их пальцы.

— Ты все еще светишься.

— Ты тоже.

— Я знаю.

И больше ни слова. Не хотелось ни говорить, ни двигаться — просто быть рядом.

Возможно, она уснула бы вновь, но Монтегрейн заговорил:

— Ты вчера очень рисковала и почти полностью спустила свой резерв.

Собственно, так она и предположила. Вот только знания о магических резервах у нее были весьма поверхностными.

— Я не знала, что у меня вообще есть резерв, — буркнула Мэл.

— Есть, — заверил он и, подумав, добавил: — Теперь точно есть. И аура, она осталась, только стала бледнее — резерв еще восстанавливается.

Это звучало так странно и непривычно. Она — маг. Полноценный. Необученный, не такой мощный, какой была ее великая бабушка, но и не пустышка. И, оказывается, всегда была магом, просто никогда об этом не подозревала.