Забракованные

Давно не обрезаемые ветви деревьев неухоженного сада били в окно. В небе громыхало так, что, казалось, сотрясались земля и весь особняк. Сверкала молния, время от времени озаряя темное помещение, позволяя взгляду выхватывать в темноте силуэты предметов и мебели.

Эйдан давно спал в своей спальне, а Амелия сидела на диване в гостиной и смотрела прямо перед собой, зажав ладони между колен.

Внутри было пусто. Она прорыдала почти целые сутки, получила несколько пощечин, как выразился Эйдан, для ее же пользы, чтобы помочь отойти от шока. И… все подписала. Отдала Бриверивзу все, лишь бы он оставил ее в покое хотя бы на несколько часов, отдала наследство Овечьего короля в его полное распоряжение.

Как так вышло, что Эйдан первым узнал о смерти ее отца, почему поехал его хоронить, оставив жену в неведении? Затуманенное горем сознание догадывалось о причинах этого поступка, но не могло сложить картину воедино — было слишком больно.

А потом, наконец, пришло письмо от управляющего поместьем. Бывшего управляющего, так как Бриверивз успел выгнать того на улицу, и ответ для дочери бывшего хозяина был, по сути, жестом доброй воли.

Управляющий писал о том, что ничего не предвещало беды. Лорд Грерогер, как всегда, время от времени мучился сердцем, но приступы были не чаще обычного. А потом к нему пожаловал Эйдан — воспользовался порталом, пока Амелия пребывала в счастливом неведении о месте нахождения мужа и радовалась, что он где угодно, только не рядом с ней, — и закрылся с тестем в кабинете. А когда уехал, лорда Грерогера схватил сильный приступ. Звал дочь, но ее не успели оповестить — он скончался.

«Не берусь утверждать и обвинять кого-либо в намеренном причинении вреда, — писал управляющий. — Но полагаю, что лорд Бриверивз чем-то расстроил вашего отца. И его здоровье…»

Расстроил… Амелия зло усмехнулась, вспомнив формулировку из письма. Снова сверкнула молния, на мгновение озарив неестественным белым светом гостиную сквозь незашторенное окно.

О нет, он не расстроил ее отца — он его убил.

И сделал это намеренно, потому как свои финансы заканчивались, скачки требовали ставок, а желудок — вина. Вино Эйдан пил только высочайшего качества. Влезал в долги за бочонок элитных сортов. И пил, пил…

И придумал выход — ускорить вступление супруги в права наследования средствами Овечьего короля.

Что он сказал отцу? Рассказал правду, как грозился когда-то? Угрожал? Кому? Ей?

Она пыталась спросить, но Эйдан, не знавший о письме управляющего, сказал, что не был на юге, пока ему не пришло сообщение о смерти тестя, а ей он не сказал, чтобы якобы не волновать.

Управляющему в поместье Грерогеров солгал, что Амелия больна и не может проводить отца в последний путь.

Именно в тот момент в груди вдруг стало пусто. Эйдан смотрел на нее своими огромным глазами цвета летнего неба и изображал сочувствие. А она… Она могла его остановить и сберечь отца — стоило решиться, стоило избавиться от Эйдана, наплевав на совесть и прочие убеждения. Могла, но испугалась.

Молния разрезала тьму в очередной раз. Мэл встала с дивана и направилась к лестнице.

Шаг, еще шаг, мягкая ковровая дорожка поглощала звуки шагов. Бордовая, цвета крови. Когда она освободится, то непременно ее выбросит.

Еще шаг…

Гладкая древесина перил под ладонью…

Еще шаг…

У Эйдана было не заперто. От кого ему запираться? Он никого не боялся. И был прав, тысячу раз чертовски прав, потому что запугал Мэл настолько, что она почти пятнадцать лет терпела издевательства и не смела ничего им противопоставить, кроме травок от потенции. На сколько их хватило? На два года почти спокойной жизни, а потом ни один аптекарь не согласился продать ей нечто подобное.

Шаг, ещё шаг — на сей раз к кровати, на которой, развалившись и храпя, навзничь спал Эйдан.

Сперва, когда Амелия только получила ответ от управляющего и все поняла, ее подмывало покончить с Эйданом и наложить на себя руки. Но потом злость на него вытеснила мысли о «побеге». Она прожила в страхе четырнадцать с половиной лет. Она отдала ему на растерзание своего отца.

Так что нет, она не умрет в один день с этой тварью, а будет жить еще долго и гордиться тем, что сделала. Пусть несчастливо, но так долго, как только сможет — сколько позволят боги.

А потому не могло идти речи о том, чтобы налить Эйдану в питье полстакана собственной крови — именно столько выпил тот раненый в лазарете, перед тем как скончаться. Не-е-ет, она убьет его медленно, так, чтобы он прочувствовал на себе, что такое стать беспомощным.

«Мразь! Ненавижу!»

Амелия подошла к кровати вплотную. Вынула из волос шпильку и проткнула себе палец. После чего поднесла руку к лицу Эйдана и задержала над его приоткрытыми во сне губами. Две капли — достаточно.

По капле-две каждую ночь. Никто не найдет следов магии или отравления — слишком маленькая доза. Но кровь подействует, однозначно подействует. Потому что ненависть убивает, бабушка была права.

А Амелия ненавидела.

Так люто, что была готова убивать Эйдана Бриверивза медленно, по капле, месяц за месяцем…

Настоящее время