– Мальчишка сейчас выйдет, ему надо прийти в себя… Хотите выпить? Вино кончилось, но есть египетское пиво. Вам какого, жёлтого на дынных корках или красного двойной густоты на финиках?
Воины переглянулись.
– Нам главное чтоб покрепче, – сказал Фригерид. – Чтобы все эти финики не чувствовались. А всё-таки, что ты сделала с парнем, что ему надо прийти в себя?
Эфиопка не успела ответить. Манихей сам вышел из дома с чисто вымытым и совершенно изумлённым, отсутствующим лицом.
– Севастий, братец! – ласково обратилась Аретроя. – Сделай одолжение, спустись в погреб, принеси нам «чёрное пойло Анубиса»… Это не тот кувшин, где танцующие вакханки нарисованы, а тот, где блюющие скифы. И три кубка для питья.
От звука её голоса Севастий будто опомнился.
– Сейчас, госпожа! – Он стрелой метнулся в дом.
– Что ты с ним сделала? – поразился Фригерид.
– Сказала несколько слов, – печально ответила Аретроя. – Не волшебных. Простых слов, которые ему никто никогда в жизни не говорил. Теперь он мой. Только на кой он мне? – Она вдруг яростно прошипела: – Вот ненавижу быть такой лживой стервой! Ненавижу играть людьми. Гоните мои двадцать монет! – Глянула на Фригерида: – И твой долг. – И грубо завершила: – А если хотите binein, то с каждого ещё по тридцатке.
– Недёшево, – заметил Маркиан.
– А то! Я вам теперь не шлюха, я гетера.
Маркиан глянул на неё с интересом.
– А ты, Аретроя, не проста. Ты производишь впечатление довольно городской, даже столичной девушки.
– А ты думал? Я из Мероэ! Наши цари были фараонами в Египте, а потом тысячу лет правили всей Эфиопией, пока аксумские крестопоклонники не разграбили храмы и не похитили богов…
– И ты действительно была жрицей?
– Да, я потомственная жрица-пророчица Хатор, – Аретроя горделиво выпрямилась.
– И знаешь иероглифы?
Вместо ответа она схватила Маркиана за руку, пригляделась к резному стеатитовому медальону на кожаном браслете.
– Это что у тебя?
– Оберег от дурной болезни. Если продавец не врал, эта штучка из фараоновой гробницы. Наверное, врал, но оберег пока не подвёл ни разу…
Мероитка захохотала.
– Знаешь, что там написано? «Я любимая кошка резчика печатей Небуненефа. Во имя Маат, верни меня хозяину». Понял? Это кошачий ошейник! – Вгляделась пристальнее: – Судя по стилю, Новое царство или Саисская династия. Так что продавец не соврал – вещица действительно фараоновых времён… О! Наконец-то Севастий! «Чёрное пойло Анубиса»! Наливай! – Она звонко хлопнула в ладоши. – Тебе, братец, не предлагаю – знаю, что вам запрещено.
Севастий, с обожанием поглядывая на неё, разлил по кубкам тёмное пиво.
– Это то самое? – с опаской спросил Фригерид. – Что тогда у Евмолпа?
– То самое. – Аретроя чуток выплеснула из кубка богам и первая залпом выпила. – Севастий, братец, расскажи что-нибудь! – попросила она ласково. – Пусть эти воины узнают всё что им нужно, отвяжутся и оставят тебя в покое.
Манихей посмотрел на неё с болью.
– Но я дал клятву молчания…
– Севастий! Милый! – Ответный взгляд Аретрои был ещё жалостнее, ещё молитвеннее. – Пожалуйста, расскажи им… ради меня! Ради нашей дружбы!
Колебания терзали Севастия. Он пошагал по садику взад-вперёд, бормоча под нос молитвы Отцу света, Матери жизни, Первочеловеку, ангелам и ещё каким-то двойникам, и наконец решился.
– Аретроя! – Его голос дрожал. – Я всё расскажу. Я нарушу клятву. Но если погибнет моя душа, пусть спасётся твоя. Умоляю, поклянись, что ты оставишь блудодейство, покаешься перед совершенными, принесёшь обеты слушателей и пожертвуешь всё имущество церкви Сынов Света!
– Клянусь! – воскликнула Аретроя. Её выразительные глаза сияли религиозным экстазом.
– Поклянись своими богами!
– Клянусь своими богами! – Незаметно для Севастия она состроила пальцами какой-то знак за спиной.
– Тогда я всё расскажу. – Манихей судорожно перевёл дыхание. – Я сириец из Газы. Мои родители были людьми Света в чине слушателей. Конечно, моё рождение было для них величайшим горем, ибо нет хуже греха, чем заставить ещё одну живую душу страдать заточённой во плоти…
– Севастий, – сказал Маркиан, – не надо рассказывать всю свою жизнь. Ближе к делу. – Он отхлебнул из кубка.
– Хорошо. Когда родители умерли, я остался без средств, потому что римский закон запрещает нам наследовать. К тому же епископ Порфирий добился изгнания нас из Газы. Наша община рассеялась. Я и братья мои Фома, Фалалей, Марон, Авель, Аггей, Марана и Саламан отправились в Египет, чтобы принять обеты совершенных и поселиться в манистане в Ликополе. По дороге в пустыне на нас напали разбойники-саракены и убили моих спутников, один я чудом остался в живых. Я добрался до Александрии, и там голодал и нищенствовал, пока не встретил Ливания…
– Наконец-то дошёл до дела, – буркнул Фригерид, глотнул пойла Анубиса и стал слушать внимательнее.