Читаем Забвение полностью

Поутру распорядок переродившегося кабельного мастера хай-концептов был неизменным и всегда состоял из получаса лжегребли на тренажере, способном симулировать и сопротивление, и поперечное течение, скрупулезно флетчеризированного[63] завтрака и сеанса с 28 свинцовыми датчиками основного клинического мониторинга лица, когда к отдельным мышечным группам присоединяются микроэлектрические сенсоры и утомительная ежедневная практика развивает способность изображать по желанию любое из 216 выражений, известных всем культурам. В течение всего этого режима Корлисс постоянно оставался на связи с помощью головной гарнитуры.

В отличие от большинства одержимых бизнес-провидцев, он в целом не был несчастным человеком. Иногда он испытывал странную сложную эмоцию, которая, если разложить ее по полочкам и изучить в тихой рефлексии, оказывалась завистью к себе – тем редким и культурно специфическим видом удовольствия, что появляется у самой вершины некоторых пирамид потребностей Маслоу. Скипу Этуотеру после короткой и строго организованной беседы с Корлиссом для статьи ЧП о кабельном канале «Вся реклама» в 1999-м показалось, что затворнический эксцентричный образ продюсера – сознательная игра или подражание и что Корлисс (который лично Этуотеру нравился и не казался особенно устрашающим) на самом деле словоохотливая, фамильярная душа компании, изображавшая муки отшельника по причинам, о коих в блокнотах Этуотера сохранилось несколько многостраничных теорий, хотя ни одна не просочилась в опубликованную в «Стайле» статью.

Теперь Этуотер и миссис Мольтке однозначно дышали воздухом друг друга; стеклянные поверхности «Кавалера» почти целиком затуманились. В то же время несовершенство уплотнителя позволяло каплям дождя проникать и двигаться по окну с его стороны в сложной системе тропинок. Эти ветвящиеся тропинки и притоки оставались на левой периферии зрения журналиста; лицо Эмбер Мольтке откровенно нависало справа. В отличие от миссис Этуотер, у жены художника был приличный, не двойной подбородок, хотя диаметр ее горла поражал – Этуотер не смог бы охватить его и двумя руками.

– Но стеснительность и травмированность должны быть с двойным дном, – сказал журналист. – Учитывая, что произведения – на обозрении. На публичном обозрении, – он уже накопил некоторое количество технических деталей о подготовительной работе с экспонатами в дуплексе Мольтке. Произведения не лакировали и вообще не обрабатывали химически. Впрочем, когда они были свежими и новоиспеченными, на них наносили тонкий слой фиксатора, чтобы сохранить форму и изощренные детали – судя по всему, кое-что из раннего творчества растрескалось или исказилось, когда засохло окончательно. Этуотер знал, что самые свежие произведения помещались на особый посеребренный поднос – какое-то наследство семьи миссис Мольтке, – затем накрывались пищевой пленкой и остужались в комнатной температуре перед нанесением фиксатора. Скип представлял, как пар от свежеиспеченного произведения туманит пространство под сараном, из-за чего само оно пропадало из виду до того, как пленку снимут и выбросят. Только позже, в разгар редакторских страданий из-за набранной версии его статьи, Этуотер узнает, что данный фиксатор был распространенным брендом аэрозольного средства для укладки волос, производитель которого давал рекламу в «Стайле».

Эмбер коротко усмехнулась.

– Мы все-таки не о мировой славе говорим. Два фестиваля бобов да одна выставка талантов DAR[64].

– Ну, и, конечно, ярмарка, – Этуотер говорил о ярмарке округа Франклин, проводившейся, как и большинство окружных ярмарок в восточной Индиане, в июне – намного раньше, чем в среднем по стране. Причины были сложными, агрокультурыми и исторически связанными с отказом Индианы переходить на летнее время, что без конца вызывало затруднения на товарных рынках на Чикагской торговой бирже. По детскому опыту Этуотер был знаком с ярмаркой округа Мэдисон, проводившейся в третью неделю каждого июня на окраинах государственного парка «Маундс», но он предполагал, что все окружные ярмарки в основном одинаковы. Он снова начал подсознательно двигать кулаком.

– Ну, хотя и ярмарку не назвать мировой славой.

Также по детскому опыту Скип Этуотер знал, что слабые поскрипывания и щелчки, слышавшиеся во время смеха Эмбер, доносились от напряжения и соприкосновения разных частей сложного моделирующего корсета. Теперь ее левый локоть размером с колено покоился между ними на спинке сиденья, так что левая ладонь спокойно могла поигрывать и изображать вальяжные жесты в пространстве между его и ее головой. Головой почти в два раза больше головы Этуотера. По своей общей конфигурации ее волосы были парикоподобны, но отличались высокопротеиновой свежестью, которую не повторить ни одному парику.

Все еще неподвижно вцепившись в баранку «Кавалера» правой рукой, Этуотер повернул лицо на несколько градусов к ней.

– Но вот это будет очень публичным. Публичнее «Стайла» не бывает.

– Ну, не считая телевизора.

Этуотер слегка склонил голову, обозначая согласие.

– Не считая телевизора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Книга Балтиморов
Книга Балтиморов

После «Правды о деле Гарри Квеберта», выдержавшей тираж в несколько миллионов и принесшей автору Гран-при Французской академии и Гонкуровскую премию лицеистов, новый роман тридцатилетнего швейцарца Жоэля Диккера сразу занял верхние строчки в рейтингах продаж. В «Книге Балтиморов» Диккер вновь выводит на сцену героя своего нашумевшего бестселлера — молодого писателя Маркуса Гольдмана. В этой семейной саге с почти детективным сюжетом Маркус расследует тайны близких ему людей. С детства его восхищала богатая и успешная ветвь семейства Гольдманов из Балтимора. Сам он принадлежал к более скромным Гольдманам из Монклера, но подростком каждый год проводил каникулы в доме своего дяди, знаменитого балтиморского адвоката, вместе с двумя кузенами и девушкой, в которую все три мальчика были без памяти влюблены. Будущее виделось им в розовом свете, однако завязка страшной драмы была заложена в их историю с самого начала.

Жоэль Диккер

Детективы / Триллер / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы