Западная стена класса – где висели неиспользующиеся крючки вешалок и вдоль которой только что лезли по головам перепуганные ученики, чтобы сбежать из кабинета, где примерз к месту отрешенный Ричард Аллен Джонсон, воздев фестонный мелок, словно игрушечный меч, – также отличалась, ближе к задней стене, двумя свободно стоящими шкафами с лишними или поврежденными книгами «От моря до моря…», различными бланками для контрольных и школьными принадлежностями, картоном и большой банкой с тупыми ножницами, двумя широкими коробками со слайдами о государственной и судебной системах и несколькими белыми шерстяными париками и бархатными сюртуками темно-красного или сливового цвета с белыми манишками в сборках, приколотыми булавками к лацканам, а также цилиндр, очки в тонкой оправе без стекол, складная инвалидная коляска, длинный мундштук и больше десятка мелких американских флажков (впоследствии устаревших, поскольку у них в углу было только 49 звезд) – все для ежегодного спектакля на День президентов, который миссис Роузман организовывала и ставила каждый февраль и на котором в прошлом месяце Крис Дематтеи изображал Франклина Д. Рузвельта, а миссис Роузман чувствовала недомогание и ставила всю пьесу, сидя на маленьких ступеньках, ведущих на сцену в спортзале, и в котором у меня была двойная роль – поборник демократии с флажком среди слушателей 2-й инаугурационной речи Томаса Джефферсона и Геттисбергской речи Авраама Линкольна, а также гром во время грозы, где Филип Финкельперл в роли Бенджамина Франклина пускал воздушного змея из картона с большим сувальдным ключом на нитке, пока мы с Рэймондом Гиллисом стояли сбоку за кулисами и встряхивали широкий лист промышленной жести с острыми краями, обшитыми зеленым сукном, так, как расправляют одеяло, чтобы застелить кровать, издавая звук, напоминающий гром, если слушать с кресел в спортзале, пока Руфь Симмонс и Йоланда Мальдонадо стояли под надзором взрослого на галерее наверху, за рядом цветных прожекторов, и роняли на сцену синие и белые молнии из картона, зигзаги которых мы выреза´ли по линейкам целый урок. Отец получил разрешение уйти с работы пораньше, чтобы посетить постановку, и, хотя мать опять чувствовала себя нехорошо и не могла к нему присоединиться, мы потом с удовольствием пересказали ей все, в том числе как Теренс Велан в цилиндре и шерстяной бороде идеально рассказывал заученную назубок Геттисбергскую речь, когда клей его длинной бороды отошел с одной стороны и она начала соскальзывать все больше и больше, пока не отвалилась с одной стороны окончательно, болтаясь на ветру от шестнадцати яростно машущих флажков, а Крис Дематтеи забыл (или, как он заявлял, по семейным обстоятельствам даже не успел выучить) бо́льшую часть своих реплик и предпочел просто все дальше и дальше выдвигать подбородок и пустой мундштук в зубах, повторяя снова и снова «Только самого страха, только самого страха» (несколько десятков раз, заявлял отец), пока за его спиной на сцене, в фоновой подсветке, Грегори Эмке и несколько других мальчишек, которые могли попросить у отцов шлемы и жетоны, шли в атаку со швабрами и штыками из алюминиевой фольги (также Льюэллин принес пистолет, оказавшийся настоящим, – хотя он и заявлял, что боёк удален, – и напросился на проблемы, так что впоследствии его отцу пришлось прийти на беседу с миссис Роузман) на фоне валов Иводзимы из папье-маше.
Инкарнации обожженных детей