Забвение истории – одержимость историей

Карл Краус назвал Первую мировую войну «генеральной репетицией конца света». Настоящим концом света явилось массовое истребление армянского населения в Османской империи, начавшееся 24 апреля 1915 года; его жертвами стали полтора миллиона человек. Мужчины, женщины, старики, дети, больные были беспомощны перед лицом насилия по отношению к этой этнической группе, изгнанной с территории Восточной Анатолии и Кавказа, где они проживали более двух тысячелетий. Людей выгоняли из своих домов, все их имущество грабили, их самих собирали в особые лагеря, там их унижали, истязали, вешали, топили, многих запихивали в вагоны для скота, чтобы отправить в долгий путь на восток, в сирийскую пустыню или месопотамские степи, где их ожидала жуткая смерть.

Тем, кто выжил после столь внезапной утраты своих семей, городов и деревень, своего жизненного уклада, своей культуры, своих надежд и будущего, не оставалось уже ничего, кроме памяти об этой травме. Насилие к этим людям совершалось лишь из-за того, что они были армянами, поэтому трагическая судьба выпала не только каждому и его семье, но и всей этнической группе в целом. Реакцией на пережитую трагедию стала «мемориальная культура», которая выражает коллективную боль в устных преданиях, в музыке, литературе и литургических традициях. «Сокровищница страданий» (Аби Варбург), хранящая память об истреблении армян, заново сплотила их как этническую общность. С тех пор их объединяет не только история, исчисляемая тысячелетиями, их религия и культурные традиции, но и их опыт жертв беспримерного исторического преступления. Сохранение этой памяти служит важнейшим оплотом для этнического сообщества, залогом будущего существования и собственной идентичности после катастрофы массового истребления.

Для жертв подобной катастрофы чрезвычайно важно не оставаться наедине со своими воспоминаниями, а получить признание и сочувствие мировой общественности. Пока коллективная жертва остается наедине со своими воспоминаниями о пережитых страданиях и несправедливости, по отношению к этой этнической группе сохраняются основные условия для продолжения преследования и репрессий, поскольку истребление и забвение являются главной целью ее уничтожения как этнического коллектива. Единственная возможность преодолеть абсолютное бессилие и вернуть людям человеческое достоинство, идентичность и уверенность в себе состоит в признании этой глубокой травмы извне. Когда пережитые гонения и массовое истребление делаются частью совместной истории и частью общей памяти с другими, когда возникают объективные условия для изучения, осознания и общего исторического архива, бремя травматической истории становится для жертв несколько легче. И напротив, пока признание, сочувствие и внимание других отсутствуют, старая боль каждодневно переживается снова и снова.

От геноцида к мнемоциду

Борьба за память об армянском геноциде продолжается до сих пор. Но так было не всегда. В отличие от Холокоста, когда потребовались многие годы и даже десятилетия, чтобы мировая общественность узнала всю правду об истреблении европейских евреев, относительно Агет – как армяне называют катастрофу своего уничтожения – изначально не было никаких неясностей, недомолвок или сомнений. Хотя в 1915 году еще не существовало придуманного Лемкиным юридического понятия «геноцид», сами события находились под пристальным наблюдением с разных сторон и описывались вполне недвусмысленно. Все было очевидно, и лишь последующая история, набрасывая на произошедшие события один покров за другим, сделала историческую правду объектом политических споров.

По окончании Первой мировой войны государства Антанты в резкой форме осудили преступление, совершенное по отношению к армянам, и приняли к виновным меры санкционного характера. Так называемая Синяя книга, составленная по поручению британского правительства, содержала 149 документов, сгруппированных по девятнадцати разделам; в совокупности они свидетельствовали, что истребление армян осуществлялось в «весьма систематичном и плановом порядке» («exceedingly systematic plan»). Этот официальный отчет послужил основой для последующей квалификации совершенного преступления в качестве «геноцида» и для его соответствующей юридической проработки. В ту же пору ясное сознание того, что совершено преступное деяние, существовало и среди турок самой Османской империи. Многие осуждали то, что им довелось увидеть, спонтанно реагируя на происходящее: «Схватить меня, выгнать из моей деревни, продать мое хозяйство и имущество – такие вещи не допускает ни здравый смысл, ни османское право»[98].