Забвение истории – одержимость историей

Отрицание армянского геноцида служит в Турции одним из парадигматических элементов государственной политики, что прочно закреплено в четырех столпах государства: в политике; в правовой сфере – статьей 301 Уголовного кодекса, предусматривающей наказание за оскорбление турецкой нации; в системе образования – за счет контроля над учебниками истории; и в армии. Однако существует важное исключение: гражданское общество. В нем усиливается интерес к запретным страницам собственной истории и растет сочувствие к ее жертвам. Здесь мне хотелось бы привести несколько примеров. Начиная с 2009 года 28 тысяч турецких граждан сделали в рамках интернет-инициативы то, что отказывается делать глава государства: они принесли извинения за «великую катастрофу»[100]. На рубеже тысячелетий неожиданно обнаружилась еще одна группа свидетелей геноцида, которые, поздно осознав себя в качестве жертв массовых репрессий против армян, стали передавать свои воспоминания внукам. Речь идет о девочках, забранных из пеших колонн, которыми гнали депортированных армян. Девочек приютили турецкие семьи, воспитавшие их мусульманками. Утратив после принудительного обращения в ислам свою прежнюю идентичность, они росли в том окружении, где ничто не напоминало им о былой жизни и коллективных страданиях. Память о прошлом вернули им не армянское государство и не армянская диаспора, а сами турецкие семьи и турецкое общество. Эти глубоко личные воспоминания, пробудившиеся за последние годы в турецких семьях, нарушили те жесткие запреты и строго охраняемые границы, с помощью которых государство хотело избавиться от неудобной истории. Важную роль в этих новых подвижках памяти сыграли литература и кино. Фетхие Четин рассказала в своей трогательной книге «Моя бабушка» историю, поведанную ей, турецкой внучке, ее армянской бабушкой, что взволновало и потрясло турецкое общество[101]. Пока политики продолжают выстраивать идеологический защитный вал, отвергают факты, запугивают людей и препятствуют свободному общению, в сердцах многих представителей турецкого общества давно происходит интенсивная эмоциональная работа по осмыслению своей истории, которая будет воспринята следующими поколениями.

Армянский геноцид как часть немецкой истории

Что вообще известно в Германии об этом событии, являющемся частью и немецкой истории? В Первой мировой войне Германия была союзницей турок Османской империи. От этого партнера ожидалась существенная военная поддержка. С начала депортации и уничтожения армянского населения на месте присутствовали немецкие политики и журналисты. Это означало, что им выпала роль невольных свидетелей и очевидцев. Если логика войны четко противопоставляет друг другу две группы участников – победителей и побежденных, то в преступлении против человечности участвуют три группы: преступники, жертвы и наблюдатели. Поскольку очевидцам приходилось наблюдать совершаемое преступление на протяжении долгих месяцев, перед ними возникал этический выбор: встать на сторону преступников, то есть сделаться сообщником и пособником убийства, или же перейти на сторону жертв, то есть сделаться свидетелем неслыханного преступления. «Преступление против человечности», как это уже тогда называлось, не могло ускользнуть от внимания международных наблюдателей[102]. С первых же часов послам и представителям других стран или международных организаций стало известно о начавшемся геноциде, о чем недвусмысленно говорилось на языке тогдашнего времени. В турецких сообщениях шла речь об «уничтожении армян», «основательной чистке от внутренних врагов» и о «поголовном истреблении армян в Турции». Незамедлительно последовала международная реакция. По сообщению американского посла Генри Моргентау, «смертный приговор вынесен целому народу»; к этому он добавил: «…я уверен, что вся история человечества еще не видела подобной жестокости. Любая резня, любые гонения, совершавшиеся в прошлом, кажутся незначительными по сравнению со страданиями армянского народа в 1915 году». Ему вторит немецкий канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег, также считавший, что история не знала ничего подобного. Впрочем, его интересовало не столько уничтожение целого этноса, сколько отношение к союзной державе во время войны. Поэтому он оперировал аргументами не морального, а стратегического характера, заявляя: «Нашей единственной целью является удержание Турции на нашей стороне до конца войны независимо от того, погибнут армяне или нет. При затяжной войне Турция будет нам еще очень нужна»[103].