Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799-1800

Документ этот сам по себе весьма примечателен и полностью подтверждает ранее приводившееся мнение Клебера о несходстве интересов разных групп повстанцев. В пяти пунктах соглашения подробно оговариваются обязанности турок и французов по отношению друг к другу: 1 апреля французский офицер должен прийти с белым знаменем к дому ал-Бакри и вместе с турецким представителем осуществить передачу французам всех турецких позиций вокруг площади Азбакийя; османские войска покидают Каир до полудня 2 апреля и на пятый день после этого выходят к границе с Египтом в Катии; французы предоставляют 50 верблюдов с провиантом на время перехода и обязуются ухаживать за остающимися турецкими ранеными как за своими; сразу же после подписания документа устанавливает-

ся перемирие{680}. Но в документе нет ни слова о дальнейшей судьбе египтян, сражавшихся бок о бок с турками на протяжении предыдущих дней, - никаких гарантий их дальнейшей безопасности.

Между тем местные жители прекрасно помнили о тех жестоких репрессиях, которые обрушились на них после Первого каирского восстания, и опасались их повторения. Это сразу же подметил Хасан Ага, едва только прибыл для переговоров на территорию, контролируемую повстанцами. Он сообщил Мустафа-паше: «Убежден, что если обеспечить горожанам ощущение безопасности, то они позволят турецким войскам уйти; но я также вижу, что, если у них не будет полнейшей уверенности в отсутствии поводов для беспокойства, они воспрепятствуют их уходу»{681}. Соглашение в той форме, в которой оно было заключено, едва ли могло развеять подобные сомнения.

В ночь на 1 апреля горожане взбунтовались против своих предводителей. Утром Хасан Ага рассказал о происшедшем в письме Мустафа-паше:

«На протяжении этой ночи город пребывал в состоянии ужасного беспорядка. Мы вышли из дома и, для того чтобы достичь жилища Кьяйя-бея [Османа Катходы] и Сераскера [Насуф-паши], подвергли себя тысяче опасностей. Сегодня мне невозможно прибыть к Вашей светлости. Здесь множество вооруженных людей; народ ни чуточки не верит обещаниям амнистии. Они бросались на Кьяйя-бея и Насуф-пашу и едва не разорвали их на части за желание покинуть город. Все жители и даже женщины кричали: “Зачем бездействовать? Как можно доверять этим людям!” Обо мне тоже злословили. Да спасет меня Аллах!»{682}

В мгновенье ока были низвергнуты все прежние авторитеты. По свидетельству ал-Джабарти, досталось и шейхам, а на первый план вышли вожаки толпы:

«Когда шейхи вернулись и передали эти слова янычарам и жителям, те накинулись на них, ругали и поносили их, а шейхов аш-Шаркави и ас- Сирси избили, сорвали с них чалму и обругали их. Они говорили: “Эти шейхи отступили от веры и действуют заодно с французами, а цель их - добиться поражения мусульман. Они получили от французов деньги”. Подобный несуразный вздор исходил от черни и всякого сброда. Особенно в этом деле усердствовал окруженный толпой магрибинец. Он кричал от своего имени: “Мир расторгнут! Вы должны вести священную войну, а кто отступится - тому отрубят голову!”»{683}.

Сложилась патовая ситуация: несмотря на желание командующих обеих сторон прекратить военные действия, подписанное соглашение о капитуляции осталось всего лишь клочком бумаги. В тот же день Насуф-паша сообщил Мустафа-паше:

«Совершенно верно то, что вы сказали: с подписанием договора надо исполнять его положения, но с нашей стороны это совершенно невозможно. После происшедшего этой ночью брожение, охватившее город, достигло столь крайней степени, что я не в силах сие описать. Все войска пришли, чтобы напасть на меня. Не сумев погибнуть на поле боя, я не хотел встретить мученическую смерть у себя дома. Солдаты говорили только о том, чтобы разорвать на клочки своих предводителей. С утра все обитатели Каира, включая женщин и детей, заполнили улицы, крича, что не позволят никому уйти»{684}.

Оставалось только, как написал Хасан Ага Мустафа-паше, надеяться на то, что при сохранении перемирия страсти за пару дней улягутся и можно будет приступать к реализации соглашения{685}. Однако надежда эта быстро испарилась, поскольку утром 1 апреля турецкие солдаты, очевидно, по собственной инициативе и без санкции командования открыли интенсивный артиллерийский и ружейный огонь по французским позициям, о чем генерал Фриан не замедлил сообщить Клеберу{686}.