Эмили была не в порядке. Она втянула воздух сквозь зубы. Она не знала наверняка, с чем были связаны судороги в мышцах: с беременностью, с тем, что она таскала тяжелый рюкзак с книгами, или с тем, что она не могла спать по ночам, нервничая из-за школы.
– Рановато для мышечных судорог. – Эстер вышла из кладовки. Она поставила банку квашеной капусты на стол и стала кулаком разминать спину Эмили. – Потерпи чуть-чуть.
Эмили не хотела ничего терпеть. Она просто хотела, чтобы это закончилось.
– Лучше? – спросила Эстер.
Эмили кивнула, потому что судорога прошла. Она прислонилась головой к бедру матери и закрыла глаза. Эстер прижала ее к себе и погладила по волосам. Это было что-то новое для них обеих. Раньше бабушка всегда вытирала ей слезы и целовала разбитые коленки. Эстер только гоняла ее по словарю и готовила к выступлениям в команде по дебатам. Беременность Эмили будто раскрыла в Эстер материнский инстинкт, о существовании которого никто из них не подозревал. Или, может, бабушкина деменция оставила брешь, которую раньше Эстер никогда не считала нужным заполнить.
– Дорогая, – обратилась к Эмили бабушка. – Ты еще слишком юна для ребенка.
Эмили рассмеялась.
– Это точно.
Бабушка посмотрела на нее с недоумением, но тоже рассмеялась.
Эстер прижалась губами к макушке Эмили.
– Ладно. Пойду приготовлю ужин. Твой отец скоро вернется из клуба.
Эмили наблюдала, как мать ходит по кухне. Технически Эстер не
Ветчина была самым ярким свидетельством изменений в их жизни. Обычно Эмили отталкивал вид жирного розового мяса, томящегося в собственном соку. Его форма слишком напоминала настоящую свинью. Кусок ветчины, который Эстер достала из холодильника сейчас, был совсем небольшим и напоминал скорее буханку хлеба. И все-таки его было достаточно, чтобы накормить четырех человек.
Никто не сказал бы это вслух, но в отмене праздника была виновата Эмили.
У ее первородного греха были далеко идущие последствия, выходящие за рамки сокращенного списка гостей на вечеринке. Назначение Эстер на место судьи висело на волоске. Она постоянно была на телефоне, договаривалась о бесконечных встречах в Вашингтоне и из кожи вон лезла, чтобы доказать, что она все еще достойна пожизненного назначения. Давление было огромным, хотя ее мать никогда не говорила об этом прямо. Каждый вечер они с Франклином вели напряженные разговоры, которые всегда прерывались, едва Эмили входила в комнату. По ночам она слышала их приглушенные голоса за стеной спальни, когда Франклин вышагивал по скрипучему полу, а Эстер сидела за своим столом и выстраивала стратегию.
Последняя неделя прошла особенно плохо. Эмили прочитала в
Эмили встала из-за стола. Внезапно на нее снова напала плаксивость. На кухне не нашлось салфеток, так что она высморкалась в бумажное полотенце. Улыбка Эстер показала, что она видела слезы Эмили и что с этим ничего нельзя было поделать.
Эмили спросила ее:
– Я могу чем-нибудь помочь?
– В холодильнике снаружи заварной пудинг. Не могла бы ты…
– Боже, – Бабушка смотрела на них обеих. – Пожалуй, пойду вздремну в своей комнате.
Эмили видела, что бабушка понятия не имеет, кто стоит напротив нее на кухне. К счастью, бабушка жила в этом доме достаточно долго, и обстановка была ей знакома. Она быстро прошла по коридору, напевая себе под нос «Янки Дудл». Поднимаясь по лестнице, она маршировала в такт.
Эстер и Эмили обменялись веселыми взглядами. С самого утра ее мать была в необычайно хорошем настроении. Эмили иногда задумывалась, действительно ли ее беременность смогла их сблизить. Трудно было сказать точно. Иногда казалось, что их отношения переходят на какой-то новый уровень. А иногда все было по-старому – и Эстер отчитывала Эмили за включенный на полную мощность обогреватель или брошенное на пол полотенце.
– Пудинг? – напомнила ей Эстер.
– Точно. – Эмили знала, что не может свалить свою забывчивость на беременность. Она постоянно отвлекалась, потому что фокусироваться на «здесь и сейчас» было слишком угнетающе.
В гараже было холодно, как в берлоге белого медведя, как шутила бабушка. Эмили не стала возвращаться в дом за пальто. Сейчас ей было жарко. Но, конечно, она замерзла, едва дойдя до дальнего конца гаража.