Забытые

Прежде он казался Лизе беспечным человеком, который живет сегодняшним днем, а теперь она смотрит, как он роет могилу. Тело Эрнесто начинает дрожать под ее взглядом. Отныне она всегда будет видеть его руки именно такими – перепачканными запекшейся кровью. Одинокий могильщик французского концентрационного лагеря… Но перед Лизой совсем другой образ. На чужой земле человек в лохмотьях хоронит тех, кто погиб за свои убеждения, рядом с теми, кто погиб ни за что. При этом он молится за каждого Деве Марии. Есть те, кто сражается, те, кто сопротивляется, но есть и тот, кто зарывает погибших в землю, спрятанную за стеной из светлых камней, поросших плющом. В глазах Лизы Эрнесто более добродетелен, чем любой другой мужчина на свете. Да, он не может похвастаться военными подвигами, но стоит здесь, благородный, как драгоценный камень. Лизу охватывает сильнейшее чувство. Она бросается к Эрнесто в объятия, изо всех сил прижимается к нему, покрывает поцелуями его лоб, глаза, щеки, и он самозабвенно целует ее в ответ.

Эрнесто берет на руки свою стрекозу, которая бьет крылышками между небом и водой, и несет к зачарованному лесу, который нарисовал для нее. Лиза все еще не сняла головной убор невесты. Эрнесто переступает порог барака, крепко держа ее на руках во время этого сумеречного и молчаливого свадебного шествия. Кровати в бараке нет, и он кладет Лизу под рояль, ставший для них крышей. Эрнесто осторожно расстегивает ее рубашку, глядя возлюбленной прямо в глаза. Затем его губы начинают изучать рельеф ее тела, останавливаясь на каждой долине, каждом холмике, каждой ложбинке, которую он оживляет своим теплом. Лишившись своего костюма, Лиза перестала быть Гермией. Теперь она Виолетта, заблудшая женщина.

Восходит солнце. Лиза улыбается.

Часть IV

1

Компьенский лес[73]
Выбрал Гитлер
Со своей сворой,
Чтобы отомстить
И заставить Петена подписать…
Подписать что?
Перевирие, передивирие, переневерие…
Нет, перемирие!

Об этом сложно говорить,

Язык как будто каменный.
И даже если вам совсем уж безразлична Франция,
Только представьте:
Ее предпочли слить,
Чтобы о том не говорить!
Не говорить о чем?
О перевирии, передивирии, переневерии.
Нет, перемирии!

Теперь же Франция

Поделена наполовину:
Нож нам в спину!
Поделена чем?
Перевирием, передивирием, переневерием…
Нет, перемирием!

* * *

– Все арийские женщины должны быть отправлены на родину, в Германию.

Голос представителя высшего немецкого военного командования в Париже учтив и спокоен.

– Уточните, пожалуйста, как мне узнать, арийка женщина или нет.

Из окна кабинета коменданта Даверня видно, как пылают горы под лучами заходящего солнца, озаряющими облака розоватым светом, отчего кажется, будто горит все небо.

– Комендант Давернь, вы истинный француз, вам нужно всему дать определение; вместо того чтобы действовать, вы упрямо пытаетесь разобраться в словах. Поэтому вы и проиграли войну!

– Позвольте, но при всем уважении к вам я должен сказать, что мы не проиграли войну. Мы подписали перемирие!

– Вы правильно делаете, сохраняя чувство юмора, комендант Давернь! Арийские женщины – немецкие гражданки, не являющиеся ни политическими оппозиционерами, ни еврейками. Прошу вас в кратчайшие сроки предоставить нам список ариек, находящихся под вашим началом, с тем, чтобы мы могли организовать их переезд в рейх, а также список не-ариек.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Согласно девятнадцатому пункту договора о перемирии мы требуем предоставить нам поименные списки политических заключенных, а также лиц еврейской национальности, действующих против интересов рейха, которые Франция обязалась защищать.

– Что вы собираетесь с ними делать?

– Мы не станем утруждать других стиркой своего грязного белья.

– Эти женщины задержаны французским правительством, они не находятся на оккупированной территории. У тех из них, кто захочет добровольно вернуться в Германию, такое право будет, я им предоставляю его. Остальные не могут подвергаться преследованиям на французской территории!

– Именно для того, чтобы не нарушать соглашения, подписанного нашими странами, мы отправим «нежелательных» в Германию.