Забытые-3: Хранители перемен

Знающий выслушал и недоверчиво посмотрел вслед птице.

– А я, Верн, думаю, что он сам распался на части, – произнёс он задумчиво. – Или чтобы не сорваться и новых бед не натворить… или потому что только таким, мелким, Шамир и может чаровать. По чуть-чуть, но без опасности для нас. И, кажется, даже используя свою сезонную силу. Ту самую, вредную, которой слишком много.

Птица заложила над нами круг и вспыхнула вторым холодным солнцем.

– Похоже, – согласилась я, щурясь. – Что-то в этом есть. Наверное, ты прав.

И мне неважно, как до тебя дошло это знание, да. И я не ревную, ни-ни, Шамир, честно-честно!

– Ладно, передохнули – и в дорогу, – я тряхнула головой. – Покопаемся в Алом – и без остановок до Приозёрного. Там и заночуем где-нибудь. И это… ты меня прости. За хладнокровного.

И ещё раз за него. И ещё раз.

– И меня, – очнулся дядя.

А я и не заметила, как наставители примолкли на время Шамировых чар… А мне так хотелось расспросить дядю о Зиме – о том ли они со Светлой подозревали, что вскрылось, на правую ли руку Стужи он намекал… Но, думается, да – именно на это. Карта-метка Забытого – последняя тайна Зима, все остальные мне Силен ещё в Гостевом раскрыл.

– Да я и не сердился, – знающий улыбнулся. – У всех свои странности. Ну и правда же это. Ты говорила, что по крови мы теплее людей, но по силе-то я их точно холоднее.

– Кровь и сила – не главное, – заметила я. Теперь – твёрдо в это веря. – Главное – человеком быть хорошим. И чтобы странности не разъединяли. И не ссорили. Пошли, короче. Дел невпроворот.

Глава 3. Город-из-теней

От Алого осталось чуть больше, чем от его несчастного города-соседа. Угрюмые остовы домов, занесённые снегом и заросшие сосульками. Приличные куски разных городских стен. А в одной, дальней от нас и вроде бы первой городской, даже ворота уцелели – алые, как свежие розы. На общей белизне – снега, неба, солнца – они смотрелись дико и вызывающе, одиноко и уязвимо. Как празднично и не по-местному одетый чужеземец с радостной улыбкой в наш прощальный или поминальный день.

– Я направлялся сюда, да? – напряжённо уточнил Зим. – Из Приозёрного?

Я молча кивнула.

Он сбросил сумки, опустился на колени и зарылся пальцами в снег. Память, вспомнила я. Память снега. В землях, по которым прошлись Забытые, их сезоны замерли навсегда. И лежащий здесь снег, несмотря на прошедшие вёсны и лета, отлично помнил Стужу – или того, кто уничтожил жизнь и похоронил под сугробами останки города.

На меня легла тень, но это был всего лишь Вьюж – он сосредоточенно нарезал над Алым круги, не то что-то определённое высматривая, не то просто бдя. Вёртка давно рыскала под снегом. И Зиму лучше не мешать, да. И мне отчего-то до зуда хочется добраться до уцелевших врат. Да и тропка Светлы указывает: нам в ту строну.

– Это не Стужа, – сообщил дядя Смел угрюмо. – Наши постарались, племяша. Старая кровь, говорящие и пишущие. От безлетных оставалась снежно-ледяная крошка. От наших чар – пепел. И ничего кроме. Если от чьих-то чар что-то осталось, то это или пишущий, если немного, или говорящий, если побольше. Здесь, полагаю, пишущие, паскуды, развернулись. Расстарались, м-мать их.

– Есть шанс, что, получив предупреждение Мечена, они попытались создать оборону, но напортачили по неопытности? – спросила я, поглядывая по сторонам.

Последнее воспоминание Славны – солнечное зарево над городом. Это могла быть и попытка защиты, обернувшаяся горькой правдой: боевыми чарами старая кровь не владеет и внутренним солнцем в ярости управлять не умеет. Совсем.

– Очень крошечный, – проворчал дядя. – К тому времени они изучили десятки вернувшихся, и ни один из них не был опасен… настолько. Хотя… – он вздохнул и признал: – Может. И Приозёрный исчез по той же самой причине. Никто из нас прежде не сталкивался с напастью в виде обезумевшего чаровника непонятного свойства, и мы могли полыхнуть от того же страха. Ещё как. Искры же в Приозёрном, как ты помнишь, были. Здесь, вероятно, тоже.

– Я сейчас… – невнятно пообещала Светла.

Куколка высунулась из нагрудного кармана моей куртки, сверкнула глазищами, и недалеко от врат из сугроба мягко поднялся, распускаясь, солнечный цветок. Длинный тонкий стебель, многочисленные острые лепестки. И сердцевина, вспомнила я эти чары, присыпанная пеплом.

Всего лишь один цветок. Других искрящих, кроме Славны, в Алом не было.

Наставительница судорожно вздохнула раз-другой, но сдалась и снова тихо заплакала. Дядя сурово молчал, но молчание это чудилось полным ругательств. А на обломок стены у врат снова села знакомая снежная птица и посмотрела на меня так печально, так виновато… А потом Шамир взмахнул крыльями, и рядом вытянулись ещё два цветка поменьше. Один горел золотом, а по второму шли чёрные пятна гнили.

– Сгинул, значит, мразь, – удовлетворённо хмыкнул дядя Смел. – Убил, но и сам не уцелел. Туда тебе и дорога. Надеюсь, Шамир, ты тепло его встретил?

Льдистые глаза птицы сверкнули мрачным огнём.