Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции

Аверелл Гарриман, посол США в Москве, заметный герой этой книги, разочаровался одним из первых. Его первоначальный оптимизм касательно отношений с Советским Союзом сменился недоверием, и Гарриман занял позицию “услуга за услугу”. Решающую роль в эволюции мнения посла стал отказ Сталина разрешить американцам использовать полтавские базы для помощи повстанцам в Варшаве летом 1944 года. После этого Гарриман стал одним из первых вдохновителей холодной войны. По тому же пути пошел еще один ключевой игрок “полтавской” инициативы – генерал Роберт Уолш, принявший активное участие в послевоенной борьбе за Западный Берлин⁴.

Отношение к советскому режиму и его военным устремлениям у большинства американцев, служивших на полтавских базах, тоже изменилось с дружественного на враждебное. Сперва искренне восхищенные советскими людьми и, в меньшей степени, верными сталинистами за их стойкость, жертвы и храбрость в борьбе с нацистской Германией, впоследствии американцы разочаровались. Советская политическая культура и повседневная жизнь отталкивали их вне зависимости от политики, проводимой советским командованием. Так менялись полковник Томас Хэмптон, майор Майкл Коваль, первый лейтенант Уильям Калюта…

И примерно так же менялся рядовой Палмер Мира, создавший свои военные мемуары, возможно, вдохновленный мечтой, которой поделился с ним Гольцман. Он назвал их A Frantic Saga (“Сага об [операции] Фрэнтик”), издал сам и писал, что впечатления, полученные в Миргороде, превратили его в пожизненного противника советской системы. Сторонник выборной демократии, Мира преодолел массу препятствий, чтобы проголосовать на президентских выборах 1944 года, находясь за границей. В Советском Союзе он видел полное пренебрежение демократическими принципами. “Да, они голосовали, – писал Мира о советских гражданах. – Но из кого им было выбирать?” Он продолжил:

После того, что я видел в СССР, меня не интересовали ни социалистические, ни либеральные политические тенденции. Так что всю жизнь я был консервативным республиканцем. И имел к тому достойные причины⁵.

Американцы, пробывшие на базах недолго и которых не затронула деятельность советских контрразведчиков, сохраняли благожелательное отношение к советским людям еще долго после командировок в Полтаву. Такие же взгляды разделял и постоянный контингент баз, придерживавшийся левых убеждений: они симпатизировали Советскому Союзу, его социальным экспериментам и особенно военным подвигам. Франклин Гольцман определенно входил в эту категорию. “Я всегда полагал, что отец чувствовал свою принадлежность к военным достижениям СССР” – вспоминал Томас Гольцман, сын Франклина.

По его мнению, именно Советский Союз сражался в войне и победил, заплатив высокую цену. Он гордился тем, что сделал свой маленький вклад в эту борьбу. Когда он рассказывал мне о войне, то говорил в основном о храбрых защитниках Сталинграда и Ленинграда, о героизме Красной армии, о том, как его поразили советские военные, служившие с ним вместе. Рассказывал об ужасных, почти невероятных жертвах, принесенных советским народом. Помню, как он выступал перед Конгрессом по проблеме долгов по ленд-лизу, призывая простить их, учитывая жертвы, принесенные Советским Союзом в войне. Наверное, он относился к Советам не столь критично, как другие на базах, где шла операция “Фрэнтик”, и много в чем им симпатизировал. Когда Российская Федерация вручила ему памятную медаль к 50-летию победы в Великой Отечественной войне, думаю, для него это имело огромное значение – как признание того, что он тоже внес вклад в эту победу⁶.