Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Убегает. РЯДОВОЙ сидит молча, тяжело дыша.

Вбегает СЕРОШТАНОВ, за ним ВЕРА.

10

СЕРОШТАНОВ. Александр Михайлович!

Трясет его за плечи, РЯДОВОЙ стонет от боли.

Александр Михайлович!.. Нина… У меня браунинг украла… Ушла… Нет нигде… Вот, мы с Верой к вам… Искать надо.

В дверях появляется НИНА с бинтами.

Ты здесь! Жива? Фу-у-у…

РЯДОВОЙ. У нас тут, того… Я револьвер чистил и вот нечаянно в плечо… Пустяки! Снимите пиджак с меня. Жарко.

СЕРОШТАНОВ. В плечо? Выстрелил? Как так?

Поднимает револьвер с пола, рассматривает.

ВЕРА подбегает к РЯДОВОМУ, берется за пиджак.

ВЕРА. Что вы стоите, как мертвые? Помогите же! (Рядовому.) Не бойтесь — нас учили, как перевязывать…

СЕРОШТАНОВ. И зачем вам понадобилось чужой револьвер чистить? А?

НИНА, РЯДОВОЙ, СЕРОШТАНОВ смотрят друг на друга. НИНА роняет бинты.]

Занавес.

Акт четвертый

Ночь. Летняя раскатистая гроза.

Ветер хлопает растворенным окном.

Молнии освещают столовую первого акта.

Стук в наружную дверь. Повторный. Окрик.

Молчание. Входит МАТЬ в плаще, мокром от дождя.

Зажигает свет.

1

МАТЬ. Пусто. Весь дом пустой до полуночи.

Ветер хлопнул окном.

Окна запереть некому. Лезь-тащи. Весь пол залило…

Уходит, приносит тряпку, вытирает.

Все врозь пошло. Врозь.

Села, задумалась.

Три войны прожила, сына берегла, для кого берегла? Повою, пока одна.

Всхлипнула протяжно.

На горе себе правду узнала, на горе…

Входит торопливо ВЕРА, сбрасывая на ходу плащ.

ВЕРА. Ух, заливает… Наши не приходили еще?

МАТЬ. Опять собрание. Весь завод там… До утра, гляди, просидят, точно дел других нет. На поезд не опоздай.

ВЕРА (смотрит на ручные часы). Времени много…

Уходит, возвращается с чемоданом, ракеткой, вещами, укладывается.

До одиннадцати часов в больнице торчала. Не пустили меня к Рядовому. Плохо ему, мама, очень плохо… Пулю из легкого вынули десять дней, а он до сих пор кровью захлебывается… Они меня утешали, а я видела: кислородные подушки несут, лед, у докторов лица хмурые — сиделка одна шепнула мне, что сегодняшняя ночь решающая… Не хочу я ехать на состязания… не могу… Вдруг он тут, без меня…

МАТЬ. А и останешься — не спасешь.

ВЕРА. Ты что невеселая, мама? Может, из больницы звонили?

МАТЬ. Не знаю. Не слыхала.

ВЕРА. Об Александре Михайловиче грустишь?

МАТЬ. Он мне чужой — а я о своем горюю.

ВЕРА. Чудная ты, мама. Он и мне не свой — он Нину любит, и пусть… Пусть любит, лишь бы выжил. Он мне записочку переслал: «Не сердись, Вера, на старого дурака»… а разве я сержусь? Я ревности свои выкинула за порог, все равно ничего бы из нашей любви не получилось… Я больше потому куксилась, что девчата дразнили, да и вы тоже — лови, лови, мол, его за хвост, Нинка отбивает… Мне бы с ним скучно было… Вот Нина — другое дело…

МАТЬ. Не показывается Нина к нам. У Сероштанова квартирует. Гордая.

ВЕРА. Хорошая она, мама… Ты бы на ее лицо посмотрела, как она в десять дней переменилась. Никогда я не думала, что можно так страдать за любимого человека.

МАТЬ. Каждый по-своему за любимого страдает. Я в лице не меняюсь — у меня все тело болит, будто кто кирпичами забросал.

ВЕРА. Да о ком ты?

МАТЬ. О сыне… О Викторе…

ВЕРА. Случилось с ним что-нибудь?

МАТЬ. С ним, может, и ничего не случилось, да со мной горе произошло.

Вбегает НИНА.

2

НИНА (Вере). Ты еще здесь… Что с ним? Как кровотечение? Что доктора говорят? Нет опасности?

ВЕРА. Все благополучно… Кровь, конечно, идет немножко… А ты почему не приехала?

НИНА. Не могла. Собрание только что кончилось… Меня в партии восстановили — дали выговор за речь по поводу дневника и восстановили… Я чуть не разревелась там… А потом сюда по дождю летела, боялась — уедешь… Видела ты его? Как он выглядит? Ему лучше? Лучше ведь?

ВЕРА. В палату меня не пустили. Поздно. Не волнуйся, Нина. Доктора говорят — он поправится.

НИНА. Я без них знаю, что поправится, но когда? Что они думают?

ВЕРА. Завтра сама навестишь…

НИНА. До завтра еще ночь да утро…

ВЕРА. Они позвонят сюда, сообщат, как и что…