Забытый. Москва

Василий Василич широко раскрыл глаза и, еще не до конца осмыслив, что сказал митрополит, но каким-то изменившимся, уже почти робким голосом спросил:

—  Как же мне теперь прикажешь быть?

—  Как... Княжью волю исполнять.

—  Княжья воля сейчас пока воля мальчика несмышленого. Она еще руководства требует! Разве не твои это слова, отче?

—  Мои. Но мальчик растет... и постепенно превращается в мужчину... Что мы и увидели сегодня. Не скрою, я был очень удивлен. Наверное, не меньше твоего...

Глаза Василия Василича раскрылись еще шире.

—  ...Дело в том, что прямого благословения князь у меня не испрашивал...

Василий Василич дернулся вперед, чуть не съехав с лавки.

—  .. .но когда заходил разговор о стенах, я ведь не протестовал. Тем более  — не запрещал. Ведь коль серьезно рассуждать  — нужны нам эти стены, давно нужны. И ты сам, тысяцкий, отрицать того не будешь. А?!

—  Как же тут отрицать!

—  Вот и я тоже не отрицал... только ему всегда говорил, мол, хорошо бы, да средств нет... Он, видимо, и посчитал, что я его благословляю. А придумал как ловко для сбережения казны княжеской! Половину, почитай, расходов переложил на плечи бояр. Сильный ход!.. Достойный настоящего князя, внука Калиты.

—  Не мог он сам такого придумать!  — и словно боясь, как бы кто не услышал, наклонился ближе к митрополиту:  — Не ты ли ему подсказал?

Алексий отрицательно качнул головой.

—  Тогда кто?!

—  Кто их знает...  — Алексий подчеркнуто равнодушно пожал плечами,  — они все ребятишки вострые, шустрые... Может, Федька Свибл... вечно что-нибудь придумывает. А может, хвастаться кто начал, что, мол, сам башню построю, а Митя смекнул...

—  Ты, святой отец, сам-то веришь в то, что молвишь?  — Василий Василич попытался заглянуть митрополиту в глаза и не смог.  — Нам ли с тобой Митю не знать? А не этот ли вот, что из Литвы приперся и сразу одесную князя сел, нашептал ему? И наслышан я, и увидел уже, как Митя к нему прилип.

—  Если б такое князю почаще нашептывали, я бы только радовался. Сколько пользы Москве! И ты, боярин,  — Алексий приналег на слово «боярин»,  — не ревнуй. Он князь и Мите нашему зять, и не сам он сел, а посадили его. По чину и по званию, по обычаям дедовским.

—  Понимаю, не маленький. И обычаи дедовские помню, и порядки знаю. А сказал это, чтобы твое мнение узнать. Не подумал ли ты о том, мудрейший отец наш, что если мои догадки верны и князь с радостью прислушался к новому голосу, не перестанет ли он в результате слушать голоса старых своих бояр, как это уже случилось сегодня? Больше того: не перестанет ли он слушать и самого митрополита? Что тогда?

—  Тогда... катастрофа,  — очень тихо, но твердо, с нажимом, с решимостью не допустить проговорил Алексий. И Василий Василич  — куда девались его сдержанность и невозмутимость  — приоткрыл рот и струсил, уразумев ход мыслей и настроение митрополита.

3

Скажи мне, кудесник, любимец богов, Что сбудется в жизни со мною?

А. С. Пушкин

«Служба информации», немедленно начавшая формироваться стараниями княгини Любы на следующий же день после ее возвращения из Коломны, выдала первый результат уже через месяц. Информация была обескураживающей, хотя в достоверности можно было почти не сомневаться, так как исходила она из ближайшего окружения митрополита: князя Волынского прочили в помощь тестю великокняжескому, воеводой в Нижний Новгород.

Дмитрий, когда услышал об этом от Любани, не только не поверил, но даже рассердился:

—  Ань, ты хоть сама-то подумала над тем, что говоришь?! Причем тут Нижний?! Зачем? Каким боком?!

Любаня обиделась:

—  Мить, зачем мне над этим думать? Ты мне что наказал? Узнавать! Я и узнаю. А думать должен ты. У тебя отношения с митрополитом, у тебя отношения с князем, у тебя куча других завязок, планов, задумок, о которых я могу и не подозревать. Так зачем мне, половину обстоятельств не зная, думать? Я узнала, а ты теперь думай.

Дмитрий, сраженный неотразимой логикой ее слов, растерянно замолчал и только какое-то время спустя, словно оправдываясь (или действительно оправдываясь?), сказал:

—  Мне ведь действовать, решения принимать придется. К Дмитрию обращаться. А вдруг неправда это?!

—  Не знаю, Митя, сам решай. О таких вестях разве наверняка скажешь? Только идет это от личного дьяка митрополита, Фрола. Будто слышал разговор митрополита с тысяцким.

—  Вот как?!

—  А что, это тебе что-то говорит?

—  Пожалуй. Пожалуй, потому что... И тот и другой боятся, что я князя увлеку не туда. Ну что ж...

Любаня кинулась к мужу, обняла, ткнулась носом в шею ниже уха:

—  Ой, Мить! Неужели такие-то люди  — и против тебя?! Сразу! Неужели все как в Литве повторится?

—  Не бойся, маленькая, — Дмитрий погладил жену по голове,  — если даже они против, как в Литве не повторится.

—  Думаешь? А почему?

—  Потому что сам князь  — за. И пока он жив и здоров  — тьфу! тьфу! тьфу!  — нас с тобой здесь не обидят. Так что молись о здравии брата.

—  Да это уж само собой. Только таких-то супртивни-ков не хотелось бы.