Забытый. Москва

—  Храм Спаса называется. При нем монастырек. Там и митрополит раньше жил. А от храма сюда к стене, ниже по склону, вон новые крыши виднеются. Видишь?

— Да.

—  Вот это и есть наш... твой дом.

—  Не сгорел, что ли?

—  Ну да ты что! Все до тла погорело, в кремле только каменные храмы уцелели. Хотя и им досталось... Новое. Говорю ж: новые крыши. Княгиня расстаралась. Так что... Мы давно уж тебя дожидаемся. Соскучились, честно говоря. Да и дел накопилось!..

—  Уже?!

—  А как же ты думал?! И с каждым днем все больше. Ты это... Устал с дороги-то?

—  Нет. А что?

—  Тогда давай ребят разместим быстро  — и ко мне. Говорить будем.

* * *

Когда сели за стол, Дмитрий сразу, не дожидаясь никаких движений со стороны Ипатия, налил из кувшина полные жбаны, поднял свой:

—  Ну здравствуй, отче?

—  Здравствуй, сыне.

Дмитрий глотнул и поставил, собираясь пережидать, пока монах не спеша, со смаком прикончит свою долю (мед был удивительно вкусен, сладок, отдавал в нос яблоками), но к огромному своему изумлению увидел, что тот, сделав глотка три, тоже отставил посуду, сцепил в замок пальцы, похрустел суставами, насупился.

—  Отче! Да ты, никак, пить бросил?!

—  Бросишь тут... Не тот случай. Нельзя!

—  Во как! Ну-ну, рассказывай.

—  Рассказывать много надо. Все сразу, пожалуй, не осилим. Даже начать с чего  — не знаю.

—  Начни-ка тогда с начала.

—  А?! Пожалуй. Приехали  — встретили нас! По самому высокому рангу! И поселили в отцовские хоромы, их князь Иван занимал, когда Семен жив был. Когда Иван помер, они Великой княгине остались, Александре Васильевне, ну а когда и она... никого не осталось, они за Великим князем числились. И вот: он их, значит, сестре дарит. Жаль, ты их не застал, роскошные были хоромищи. До тла сгорели, даже растаскивать на пожарище ничего не пришлось. Эх-хе-хе...

—  А почему ж такие же не отстроили? Денег пожалели, что ли? Тут ведь впечатление! Жидиться-то, пожалуй, не стоило.

—  И-и-и, сыне! Тут Любаня распорядилась, а я согласился. Мудро, по-моему. Как нагляделись мы на эту страсть! Такого пожара я никогда не видывал. Да что я, местные все, и те не помнят. Не было такого! Княгиня мне и скажи: зачем, мол, роскошествовать, все равно через год или два сгорит. Строить так надо, чтобы только все необходимое было, только не бедней других, конечно, а так... Неизвестно еще, сколько Мите денег понадобится, чтобы здесь прочно на ноги встать. Он ведь не ремесленников с собой ведет, войско. А войско содержать надо.

—  Ох, деловуха!

—  Да ты знаешь ли... И все вокруг в кремле поскромней строятся. Дошло, видно.

—  Что ж они не берегутся-то никак? Не первый раз, чай, горят.

—  А как тут убережешься?! Сухмень все лето  — хоть бы дождиночка пала. Речки малые, даром что в лесу, в тени  — все пересохли. Я на Лихоборку тут рыбачить наладился, дак знаешь, сколько пескарей дохлых на перекате увидал! Не успели, видно, в омут проскользнуть. Там и омут-то сам с варежку стал. Да что речки! Солнышко само оспой заболело, глянешь  — черные точки видать!

—  Это и мы видели...

—  Ну! А посад-то немал! И все дерево, солнышком прокаленное. Как солома! А все живут, печи топят, кузни стучат, гончары горшки обжигают!..

—  Ну ладно. Дальше-то что?

—  Что  — дальше? На чем мы?.. А! Ну так видишь, как князь сестру отличил? Неслабо?!

—  Неслабо. Но ведь и логично, вроде. Есть  — что, есть  — кому...

—  Э-э, сыне! Пусть так. Но для нас-то с тобой! Соображай! В великокняжеские хоромы, считай, поселились! То есть мы сразу ближе всех к Великому князю встали! Я заметил: дядя великокняжеский, Василий Василич, губы поджал, когда князь объявил, где сестричка жить станет.

—  Этого нам еще не хватало!

—  Ничего. Не без этого. Проглотят  — деваться некуда.

—  А разве дядя ему не советовал? Неужели сам все? Ведь молод...

—  Это митрополит  — верно знаю. Будь дядина воля, ни за что бы не позволил!

—  Ну да, это ведь с самого начала тянулось. Не родня им Любаня...

—  Даже не это главное. Главное  — престиж! То он первым был, а то сразу  — второй.

—  Ну так уж и сразу!

—  Ну пусть не сразу. И даже по делу он, может, до самой смерти первым останется. Но по чину  — нет! А первый  — ты! Сразу ты! Соображаешь, какие возможности?! Так что тебе теперь чинно (ха-ха!) держаться придется, никуда не денешься.

—  О-хо-хоо... Больно мне это нужно... Наградил Господь.

—  Не охай! Я тебе говорю  — поздно охать. Усвой. Пойми! Вникни!! И веди себя соответственно.

—  Как соответственно-то? Нос задрать? Щеки надуть, как индюк?

—  Зачем?!

—  А как?

—  Достойно. Естественно. Не заигрывай ни с кем, не заискивай. Разговаривай со всеми на равных, даже с князем, особенно наедине. Он, между прочим, парнишка мировой. Простой, открытый, добродушный. Слушать умеет. Видать, митрополит научил.

—  То есть князь митрополита слушает?

—  Конечно! Полностью. Да что там князь, мальчик еще... Все старые зубры, и Василий Василич в том числе, в рот ему заглядывают. Исключительного ума человек! Да и не только ума... Вот встретишься, поговоришь  — сам увидишь.