Зачарованная кровь

Жар нестерпимо палящего солнца чувствуется даже через крышу палатки. Северное лето целиком вступает в свои права, встав знойной дымкой над городской брусчаткой. Раньше я бы порадовалась такой погоде, но сейчас не нуждаюсь в излишнем тепле, потому как тело согрето и полно сил. В чешуйчатой кольчуге с высоким воротом, закрывающим горло от случайных царапин, довольно жарко. Плотно стянута на голове коса, дабы ни одна волосинка не закрывала обзор. Я не стала рядиться в полный доспех, который всё равно слишком тяжёлый и ограничивающий манёвр, и ноги обтягивают всё те же кожаные брюки, а на руках – перчатки Эдселя. Богиня, как же мне не хватает его озорной улыбки и напутствия.

Возможно, он, как и сотни других горожан, придёт посмотреть на поединок. На площади между двумя палатками для воинов оцеплено барьером из алой ленты и стражников место под арену, зато всё остальное занято зеваками и свидетелями творящейся истории. Слышу гомон толпы с улицы, дудящие трубы и свист, за которыми теряется лёгкое бряцанье кольчуги. Осталось недолго. Скоро всё закончится… или только начнётся.

Полог палатки внезапно отодвигается в сторону, и я нервно вскакиваю с табурета, подумав было, что меня уже зовут – но нет, передо мной появляется Глиенна и окидывает презрительным взглядом мой воинственный вид.

– Какая мерзость, – цедит она сквозь зубы, расправляя юбку мрачного, тёмно-фиолетового платья, вышитого серебряными нитями по подолу. – Мало того, что девчонка возомнила себя воякой, так ещё и в открытую строит заговоры против отца.

– Пришла сказать что-то дельное или просто пошипеть, как обычно? – с прищуром отбиваю я, тоже не трудясь более сохранять светский тон. Ясно же, что ей просто хочется выбить меня из седла ещё до начала сражения, вот только на кон поставлено слишком много, чтобы поддаться на провокации.

– Пришла передать послание от Казера.

Глиенна шагает вперёд, головой почти задевая крышу палатки и моментально съедая своим присутствием почти всё свободное пространство. Протягивает мне сложенный вчетверо листок, и я торопливо его разворачиваю, не обращая внимания на то, как мёрзнут пальцы. Почему-то с каждым днём после свадьбы нуждаюсь в постоянной подпитке теплом Анвара всё больше. Или мне это кажется.

«Дочь моя, взываю к твоему разуму», – гласят написанные ровным, каллиграфическим почерком отца слова. – «Отзови своё право до начала боя. Я не хочу, чтобы ты пострадала. И не могу сдаться, прослыть в легендах трусом, испугавшимся женщины. Тебе оставалось ждать трона не так долго, как ты думаешь. Я всё ещё люблю тебя».

Оттиск его печати не особо и нужен, ведь манеру речи не подделать. Бережно сворачиваю листок вместе с отцовской любовью и поднимаю взгляд на Глиенну, которая не спешит уходить.

– Что мне ему сказать? Ты отзовёшь своё право? – не выдержав, спрашивает она. – Или готова на всё ради власти, как и твоя безродная мамаша?

Я удивлённо поднимаю брови на последних словах, вспоминая об обещании Анвара заставить её говорить. Судя по тому, что она не может удержать язык за зубами – узелок и впрямь на ней, действует. Какая удача. Моментально забывается просьба отца, которую всё равно уже не стану выполнять и откатываться на два шага назад.

– Моя безродная мамаша была костью в горле у всего двора, верно? – с кривой улыбкой пытаюсь я склонить разговор в сторону, где мне нужно вытащить правду на свет. – Её наверняка терпеть не могли аристократки, мечтавшие о постели кронпринца. Даже собственная фрейлина, изображавшая подругу, а потом успешно отнявшая её корону.

– Да что ты знаешь, соплячка, – зло выплёвывает Глиенна, и в дымке серых глаз вспыхивает чернота. – Наслушалась грязи от старых перечниц? Давай, это не первые слухи, которые до меня доходят! В чём ещё обвинишь, в собственной непроходимой глупости?

– Нет. Разве что в одном: это ты пыталась отравить мою мать.

Гордо вздёргиваю подбородок, жадно следя за её реакцией. Тем, как краснеет худое рыбье лицо и дрожит в возмущении подбородок, как она упирает руки в костлявые бока и наконец шипит:

– Травили не её, – через гомон собравшегося снаружи народа её голос почти теряется, но уже то, что смерть Эббет не названа типичной родовой травмой, невероятно по сути. – А тебя. Маленькое чудовище, которое не должно было увидеть свет и которое в итоге её погубило…

Глиенна осекается, с лёгким недоумением касаясь губ кончиками пальцев. С подозрением окидывает цепким взглядом палатку, и я спешу вытащить из неё ещё крупицу правды, пока она не опомнилась и не сообразила, что на её язык давит магия.

– Ты знала. Что она отдала за меня жизнь, а значит, знала и то, что она…

– Ведьма? – демонстративно закатив глаза, Глиенна фыркает: – Об этом мог догадаться любой, кто не слеп и кто не верит в счастливые совпадения и внезапные исцеления. Но она умела обаять. Привлечь на свою сторону самых влиятельных преторов тех лет, завоевать сердца. И все наши с ней усилия, всё пошло прахом, когда Эббет поняла, что младенец внутри неё убит.

– Убит твоими руками, верно?