Зачем мы плаваем

Умение плавать – полезный навык не только для того, чтобы ловить рыбу, но и сражаться. Постичь характер состязания в плавании нам позволяет его происхождение как воинского искусства. Эта способность высоко ценилась в древних цивилизациях – от египетской до греческой. Не владеть «буквами или плаванием», провозгласил Платон, означает не иметь должного образования[118]. Геродот описывал греков как умелых пловцов, сумевших поэтому спастись, доплыв до берега, когда их корабли были уничтожены в битве с персами (напротив, заявил он почти ликующе, «великое множество варваров, вследствие своего незнания этого искусства, утонуло»[119]).

Спастись с тонущего корабля, переплыть бурный поток, ускользнуть от врага: очевидна огромная ценность плавания как воинского искусства с незапамятных времен[120]. Барельефы, датируемые 880 годом до н. э., изображают ассирийского царя, возглавляющего переправу своей армии через реку: воины плывут с поднятыми над водой головами на, как принято считать, надутых мешках из кожи животных. В Римской империи обучение молодежи военному делу включало купание и плавание в реке Тибр. О Юлии Цезаре с огромным восхищением говорили как об одаренном пловце. В жизнеописании Цезаря греческий историк Плутарх заметил, как генерал в битве при Александрии зимой 48 года до н. э. спасся от египтян, бросившись в воду и доплыв – держа оружие в одной руке и яростно гребя другой – до безопасного борта корабля. Умение плавать окажется принципиально важным в последующих военных кампаниях, например в покорении римлянами Британии в 69 году.

То, что когда-то ценилось как воинское искусство, постепенно заслужило признание искусства атлетического, которым занимаются во славу богов или предков и в конце концов – в чистом состязании. Так же, как можно изменить назначение выстрела из пистолета, подавая сигнал к началу гонки, жестокий раж битвы теперь удалось направить в русло спортивного соревнования.

Пловцы на открытой воде, такие как Ким Чемберс, Линн Кокс и Льюис Пью, также могут служить своего рода мостиком, приводящим нас к пониманию того, как выносливость и стремление к исследованию нового в плавании переосмысливаются в контексте состязания. Никогда не было недостатка в попытках переплыть ту или иную бурную водную преграду – на грани смерти, а чаще заканчивавшихся гибелью.

Однажды июльским утром 2007 года Пью стоял на кромке льда арктического моря и думал о своей матери[121]. Она права. То, что он собирается сделать, ненормально. Готовый вскоре стать первым человеком, переплывшим географический Северный полюс, он вдруг застыл. Не от холода, – хотя при температуре ниже нуля (–1,8 ℃) эта вода была одной из самых холодных, в которых когда-либо плавал человек, – а от сползающего в сердце экзистенциального страха. Закралась мысль: «Начать с того, что человек не способен плавать на Северном полюсе». Тем не менее он прыгнул в воду, одетый лишь в плавки.

В 2003 году, когда Пью бросил работу специалиста по морскому праву, чтобы стать первопроходцем в плавании на открытой воде, ему рисовались картины плавания во фьордах, вокруг диких мысов и среди айсбергов – там, где никто прежде не отваживался плавать. «Словно Шеклтон водной стихии, – смеясь говорит он во время нашего вечернего видеочата из своего дома в южноафриканском Кейптауне. – Мне это представлялось как гонка трех человек: меня, Мартина Стрела и Линн Кокс. Они начали раньше меня и покорили все теплые воды, так что мне осталась только холодная».

Это, конечно, шутка: к тому моменту, как Пью начал свою гонку, Кокс уже несколько десятилетий расширяла границы человеческой выносливости и ставила мировые рекорды в плавании в холодной воде по всему миру. Кокс говорит мне, что не считает себя соревнующейся с кем бы то ни было; эти заплывы, по ее словам, всегда посвящались возможностям человека и духу приключений. Хотя она против того, чтобы ее изображали конкуренткой, большинство из нас несвободны от восприятия мира иначе, чем через призму рекордов, и это отражается в том, как мы говорим о достижениях в плавании на открытой воде. Заявляя, что ни с кем не соревнуется в традиционном смысле, Пью тем не менее признает, что является высококонкурентной личностью. В последние годы он реализовывал эту потребность в разных направлениях, всякий раз завоевывая право характеризоваться как исследователь, определяемый через превосходные степени прилагательных: лучший, величайший, первый.