Я совершил свои три первые сольные посадки в аэропорту Мохаве. Мой инструктор сказал, что я еще десять дней назад был к этому готов, но посадка в Санта-Монике всегда была нелепой, иногда там летали в очереди до 20 самолетов в ряд. Так что мы отложили наш первый полет по пересеченной местности, и он состоялся в Мохаве.
Я помню, что инструктор был очень молчалив на протяжении всего полета. Мы приземлились, и двигатель все еще работал, когда он открыл дверь самолета Cessna 172.
– Я буду наблюдать за твоим полетом с диспетчерской вышки, – сказал он. – Три посадки, а затем заканчивай перед башней.
Наконец-то я был предоставлен сам себе. Говоря откровенно, это было довольно разочаровывающим. С гораздо большим удовольствием я отправился бы в сольный полет в Киссимми, где, когда ты в первый раз летишь в одиночку, от живота твоей рубашки отрезают кусок и прикрепляют его к стене.
Условия были идеальными – нет ветра, огромная взлетно-посадочная полоса – поэтому я приземлился перед башней и заполнил контрольные списки. Сольный полет означал, что после еще пары путешествий в компании с инструктором я смогу самостоятельно совершать полеты над пересеченной местностью. Фактически, это было экзаменационное требование, включавшее в себя один сольный полет на 240 морских миль в течение одного дня, с посадками в трех разных аэропортах.
Подходило время моего летного экзамена. Экзаменатор был зарезервирован, и я чувствовал себя уверенно. Письменный экзамен был сдан. Мне просто нужно было налетать в одиночку семь часов по пересеченной местности. Субботним днем я совершил великолепное путешествие в облачном небе до Палм-Спрингс и обратно. На земле стояла испепеляющая жара, но в небе, на высоте 9500 футов, было довольно прохладно. Для завершения экзамена был нужен еще один полет, так что я решил полететь в Лас-Вегас и вернуться в воскресенье. Я планировал вылететь пораньше, дабы оставить себе достаточный запас времени, чтобы вернуться до заката.
Первый раз, когда вы по-настоящему пугаетесь в самолете – это незабываемое событие, и я никогда не забуду то воскресенье. С тех пор случались и другие ситуации, когда я бывал напуган – или, возможно, должен был быть – но тот первый опыт подействовал как своего рода вакцина для души, ослабившая страх в дальнейшем. Можете бояться, можете пугаться, но что убьет вас – так это паника, а не страх.
Ясное голубое небо, тихий ветер и взлетно-посадочная полоса номер 03 в аэропорту Санта-Моники манили меня в полет. Я был первым, кто запустил свой двигатель в то воскресное утро. Погода в Лас-Вегасе была благоприятной, и я решил полететь вдоль гор, высота которых превышала 8000 тысяч футов, а затем повернуть на север через Каджонский перевал в высокую пустыню, примерно на 3000 футах над уровнем моря.
Взлет прошел гладко, небо было пустым, и я быстро поймал радарный код, связавшись с любезным диспетчером, который сообщит мне о любом другом воздушном трафике. Дядя Сэм присматривал за мной.
Я поднялся на 7500 футов. Холод дал о себе знать, когда я двигался параллельно заснеженным вершинам, направляясь через аэропорт Онтарио к Сан-Бернардино. Незадолго до того, как повернуть на север, в щербатый оскал Каджонского перевала, я почувствовал, как хвост самолета качается из стороны в сторону. Затем раздалась пара толчков под брюхо, заставивших нос машины подняться вверх. Я выровнял крылья при помощи штурвала и стабилизировал хвост, посильнее надавив ногами на рулевые педали.
– Есть сообщения о турбулентности? – спросил я дядю Сэма.
– Нет, – ответил он.
По голосу диспетчера было понятно, что ему скучно. В 8.30 утра в воскресенье мало что происходит. Толчки возобновились. Это становилось утомительным. Я бросил быстрый взгляд на карту. Я мог спуститься на 2000 футов, сократив общую высоту до 5500, и таким образом избежать толчков и ударов, которые мешали мне наслаждаться прекрасным днем.
Я подумал, что стоит предупредить об этом диспетчера, хотя ему, казалось, не было до меня особого дела. Я обнаружил, что мой голос звучит не слишком уверенно, когда я сказал в рацию: «Я спускаюсь на высоту 5500 футов, чтобы избавиться от турбулентности».
– Хорошо.
На этот раз его голос звучал уже совсем скучно. Я начал постепенное снижение, и покачивание прекратилось. Когда я вышел на запланированную высоту, то открыл дроссель и начал плавно поворачивать влево, на Каджонский перевал. Подо мной раскинулись пестрые холмы и транспортные артерии Калифорнии: железная дорога и хайвеи, поднимавшиеся по крутому склону от уровня моря до плато на 3000 футов выше.
В этот самый момент поблизости проснулся спавший великан. Невидимый, но ощутимый, он схватил заднюю часть моего самолета и принялся скручивать его, как мокрое полотенце, из-за чего моя голова билась из стороны в сторону об стены кабины. Затем гигантский невидимый кулак врезал по верхней части крыла и нажал на него, вдавив меня в сиденье. Я увидел, что счетчик альтиметра быстро раскручивается, и понял, что я падаю.