Задыхаюсь (СИ)

Кажется, ее легкие плавились, желая исторгнуть чужеродное, сорное. Растение сопротивлялось, цеплялось за органы, как за спасительные островки, пережимало ведущие к сердцу сосуды. Фреда кашляла, боль и ужас согнули ее пополам, а отсутствие воздуха затуманило разум. За какофонией из хрипов, всхлипов и бешеного шума крови в ушах она не слышала, как грохочет голос Ренье, как вокруг собираются люди, галдят — и бездействуют.

Если честно, то что они могли?

К счастью, всего через полминуты приступ пошел на убыль. Она жадно втянула воздух — тот зашумел в освобожденной гортани. Победа. Ей удалось пережить еще одну пытку «цветочной болезнью», хотя казалось, что в этот раз точно — всё.

Вестница распрямилась и с трудом различила пестрое сборище сквозь мягкую белесую пелену слез. Морально изувеченная, она, тем не менее, догадалась махнуть рукой и сквозь забитый рот сдавленно пробормотать, что все в порядке, все прошло, опасаться нечего. Как ни странно, это помогло.

Один лишь Ренье, замерший подле нее изваянием, мог видеть, как сильно ее трясет.

Мало-помалу свидетели разошлись, вполголоса обсуждая увиденное. Ее это не беспокоило. Когда ей удалось окончательно взять себя в руки, она возжелала лишь одного: увидеть, наконец… бутон.

Точнее, полураскрывшийся венчик мальвы, чуть скользкий от ее слюны.

Она вынула его изо рта и огладила большим пальцем полосатые лепестки, питая к ним почти материнскую нежность. Раньше ей удавалось увидеть лишь фрагменты — и вот в ее руках полноценное, законченное произведение. Этот цветок был прекрасен.

Он нисколько не напоминал Тома Ренье.

— Клянусь Создателем… это было… — только и смог вымолвить ее спутник.

Фреда еще раз с наслаждением сделала вдох и распробовала аромат цветка. Знакомый, весьма любопытный, похожий на… Мускус?

Ее щеки порозовели.

Тут две пары серых глаз встретились, полные смятения, и внезапно Ренье осмелился на еще одну глупость.

Почувствовав, что он снова тянется к ней, ее душа попыталась забиться в самый дальний и темный уголок «цветочного сада». А «сад» ожил и угрожающе зашелестел, взвился листьями вверх, когда стало понятно, что Том хотел коснуться не самой Фредерики, а цветка в ее руке.

— Нет! — отпрянула она в изумлении. — Ты что, умереть вздумал?!

Чужая рука остановилась в воздухе и всколыхнула его своей дрожью.

В тот самый день, находясь по другую сторону тюремной решетки, Вестница говорила чистую правду. И, значит, цветочный недуг стал бы гибельным для него, безнадежно влюбленного в эту женщину. Должно быть, только ее импульсивная реакция позволила осознать, как долго он выдавал желаемое за действительное.

Вдруг заполнившая сердце смесь жалости и скорби была настолько тягостной, а страх — нестерпимым, что Фредерика оставила беседку и направилась к выходу из церковного сада, тая надежду, что Тому не придет в голову пойти за ней.

Он не пошел.

Тем же вечером, не дожидаясь рассвета, не простившись ни с кем, он уехал. И вскоре тягучая черная скверна проникла в его вены, а кровь Фредерики разбавил цветочный сок.

*

В мучениях проходили дни, которые Фреда давно перестала считать. Пока цветы мальвы росли и набирались сил, сама она увядала. Пятилистные венчики из кожаного мешочка на поясе приходилось вытряхивать в камин все чаще, а вскоре болезнь приговорила ее к заточению в собственной спальне.

Свой тридцатый день рождения она встретила затворницей в древнем замке на стыке двух государств.

У нее еще оставались силы на то, чтобы двигаться и говорить, она сохраняла ясную память… но руки порой отказывались подчиниться, пальцы чертили в воздухе бессмысленные жесты — знаки нестерпимой боли, а ноги могли подогнуться, и тогда тяжесть собственного тела увлекала ее на пол, где она, приняв вид несозревшего и нерожденного еще младенца — скрюченная, искореженная, скованная параличом, хоть и временным — давилась целыми бутонами или их частями. Цветы выходили с кровью. Выходили с желчью. Похоже, их семена проникли в желудок и проросли.

Кровавые вкрапления на светло-розовых лепестках напоминали, как однажды серые радужки глаз Фредерики впитали в себя цвет ее магии. Выкашляв первый венчик с багровыми следами на нем, Фреда поняла, что болезнь перешла в решающее наступление. И попросила Лелиану прекратить поиски.

Да, все это время Соласа по-прежнему искали, но разведчики были отозваны в тот же день.

Фредерика не могла вообразить, чем бы все обернулось, если бы эльфа все-таки нашли и убедили вернуться в Скайхолд. Он бы увидел ее, измученную любовной лихорадкой, иссохшую от постоянной борьбы за живительный кислород… а узнав, что причиной был именно он…

Вина в его глазах — вот чего она опасалась.

И хотя душа Тревельян по-прежнему взывала к нему — только бы увидеться напоследок! — ее разум то и дело отбивал нападки эгоистичного желания. Оно терзало ее, но не так болезненно, как стебли и листья цветов терзали живую плоть.

Столько боли — и ради чего? Все, о чем можно мечтать, ближе, чем кажется. Упрямство делает жертву напрасной, но все это можно прекратить… хоть сейчас…