Загадка Отилии

В самом деле, две комнаты, которые Сохацкий недавно расписал пестрыми красками, были почти пусты. По составленному на семейном совете списку братья на ско­рую руку обставили их чем попало из своей мебели. С чердака принесли старую кровать,- на железных спин­ках которой были изображены стершиеся от времени ан­гелы. Дряхлая продавленная кушетка служила раньше местом отдыха денщику. Сохацкий извлек из сарая вы­брошенный туда и находившийся в самом плачевном со­стоянии умывальник и выкрасил его белой краской. Сосновый стол был покрыт скатертью, представлявшей собой смесь заплат и вышивки. Шифоньер с разбитым зеркалом притащили из комнаты стариков. Тити сам за­менил зеркало куском желтого сатина, прикрепив его кнопками. В углу стояла обитая плюшем топорная эта­жерка, которую украшали: пустой флакон из-под духов, коробка от конфет, фотографическая карточка, — все это должно было играть роль безделушек. Неумолимая Аглае пожелала увидеть и кухню, которая существовала лишь теоретически: в сарае стояла дешевенькая хромоногая плита, на которой с трудом помещались две уже побы­вавшие в починке кастрюли. Немного побледневшая Аглае вернулась в спальню и села на кровать, чтобы испробо­вать ее мягкость. Но с кровати упала одна из досок, увлекая за собой и соломенный матрац, — постель устроили только для проформы, на ней никто не спал.

— Ну, здесь вы и будете спать? — с отвращением сказала Аглае. — Вам даже приткнуться негде! От двери сквозняком тянет! Тити еще простудится. А когда он встает, он, что же, должен становиться босыми ногами на пол? Нужно было положить коврик. Печка никуда не го­дится! Вот что выходит, когда молодые люди поступают как хотят и не спрашивают старших. Если бы вы попро­сили моего согласия, как требует приличие, я поговорила бы вот с ними (она метнула иронический взгляд в сторо­ну стариков Сохацких) и устроила бы все, как полагается у порядочных людей.

На следующий же день Аглае с необычайным рвением занялась хозяйством сына, но все ее заботы были направ­лены исключительно на Тити, к Ане же она относилась почти враждебно. Она купила матрац, ковер, привезла простыни, подушки, белье, навела в шкафу такой же по­рядок, как у себя дома, аккуратно сложила широкие, большие рубашки Тити («мальчик еще растет») и демон­стративно отшвырнула смятые, грязные вещи Аны. Аглае давала невестке строгие наставления:

— Вот эту рубашку пусть надевает в холодную погоду, и следи, чтобы ночью он непременно спал в колпаке, он так привык. И хорошо, если бы он затыкал уши ватой, потому что здесь сквозит. Фуфайку, что я привезла, он должен носить под рубашкой до самого июня. И чтоб он не ходил без пуговиц на рубашке, это нехорошо. Пусть меняет белье два раза в неделю.

Аглае купила Тити материал на костюм и велела сшить его по своему вкусу, то есть посвободнее. В носки хро­мовых ботинок, которые были велики Тити, она сунула вату.

— Лучше, если ботинки велики, ногам будет спо­койнее.

Она привезла тарелки, кастрюли, столовые приборы и, наконец, каждые два дня присылала провизию с ука­заниями, какие кушанья надо из нее стряпать. Ана, про­являя похвальное терпение, хранила умиленный вид. Аглае часто устраивала осмотры, рылась в буфете и на кухне, чтобы поглядеть, как они питаются, расспрашивала Тити, хорошо ли о нем заботятся. Тити всегда отвечал утвер­дительно. Аглае старалась предупредить малейшие жела­ния сына и никогда не приходила с пустыми руками, очень часто приносила даже пирожные. Прожорливая Ана бро­салась на еду и все пробовала, пока Аглае не осаживала ее:

— Дай поесть и мужу, он работает больше тебя. Это, со сбитыми сливками, я взяла для него — он такое лю­бит.

Аглае зашла весьма далеко в защите интересов Тити и внушала ему, что женщина должна быть усердна в са­мой интимной области, иначе муж станет нервным. Она давала Тити ясные инструкции:

— Держи ее в строгости, не позволяй, чтоб она вер­тела хвостом, а то она обнаглеет.

Откровенно говоря, Ана заслуживала подозрений Аг­лае. Она никогда не стряпала и если решалась пригото­вить какое-нибудь блюдо, то выходила на кухню одетая, как для выхода в город, и брала продукты кончиками пальцев, словно что-то нечистое. Она наскоро поджари­вала присланную Аглае провизию (консервы и то, что при­готовить было труднее, она оставляла, а когда все это портилось, выбрасывала на помойку), затем отведывала собственную стряпню, пока не съедала все дочиста. Потом забредала на кухню к старикам или присосеживалась к столу братьев, отщипывала от всех кушаний, болтая и смеясь с полным ртом, а когда приходил Тити, невинным тоном спрашивала его:

— Дорогой, ты голоден? А мне что-то совсем не хо­чется есть. Я даже не готовила.