— Если он меня любит и хочет, чтобы я устроила его жизнь, то сделает так, как скажу я! — И прибавила, словно Тити уже согласился и надо было смягчить слишком тяжелый для него укор: — Не грусти, сыночек, я избавлю тебя от авантюристки.
— Предположим, что Тити, повторяю, Тити, потребует развода по вышеизложенным мотивам, — продолжал юридическую консультацию Стэникэ. — Дело может принять неприятный оборот. У нее братья — офицеры, нельзя утверждать, что их сестра проститутка. Они могут привлечь к ответственности за клевету.
— Подумаешь, офицеры, — презрительно сказала Аглае. — Просто какие-нибудь жулики. Надели мундиры, чтобы запугать его.
— Они офицеры, мама, — разъяснил несколько обиженный Тити, — я хорошо их знаю. У них и дядя полковник, тот самый, который меня женил.
— Как видите, вопрос сложный, — подвел итоги Стэникэ. — Лучше всего сперва попробовать договориться миром. В самом худшем случае — чего хотела девушка? Выйти замуж, может быть, скрыть от людей свой грех...
— Неправда, — запротестовал Тити.
— Став «дамой», она может легко пойти на развод. Надо ей сказать, что родители не соглашаются и отказывают Тити в средствах. Поскольку у него нет определенных занятий, то как они будут жить?
— Полковник сказал, что найдет мне место,— сознался Тити.
— Найдет, как же, — отозвалась Аглае. — Сказал, чтобы тебе глаза отвести.
В конце концов порешили на том, что надо попытаться вступить в мирные переговоры, и Стэникэ взял эту миссию на себя. В один неожиданно теплый для конца февраля день Стэникэ, предварительно оглядев указанный ему Дом, вошел во двор. Его несколько озадачило множество входных дверей, так как по обе стороны двора тянулись низенькие жилые флигели с маленькими навесами. Полный, бритый молодой человек в докторском халате, с бумажным кивером на голове сидел верхом на лестнице-стремянке. Насвистывая и напевая, он любовался собственным произведением — гирляндой фантастических фруктов, изготовленной, очевидно, при помощи самодельного шаблона и прикрепленной к верхней части стены. В ответ на вопросы Стэникэ живописец вежливо отрекомендовался. Это был Сохацкий. Он быстро соскочил вниз, взял Ст-никэ под руку, повел в дом и тотчас же позвал Ану. «Насильница» Тити произвела на Стэникэ прекрасное впечатление. Ее пышная фигура, нахальные глаза, веселый, звонкий и немного грубоватый голос — все это ему понравилось. Ана нисколько не смутилась и встретила Стэникэ так же шумно и развязно, как обычно встречала мужчин. Словно невзначай, явились и другие братья, которых вызвал Сохацкий. Все сделали вид, будто понимают визит Стэникэ как начало сближения обеих семей и изъявляли сожаление, что Тити не пригласил родителей, с которыми они жаждут познакомиться. Ана заявила, что лицо Стэникэ сразу показалось ей знакомым, но она не может припомнить, где ей приходилось видеть этого «симпатичного домнула».
— Вы артист? — спросила она.
Нет, нет, — ответил плененный ею Стэникэ. — Я примирился с адвокатурой.
Сохацкий исчез, и через минуту вновь появился с бутылкой вина — остатком свадебного пира, — которую поставил на стол, для того чтобы Стэникэ видел, какое у них водится вино. Стэникэ сразу пришел в хорошее настроение и решил, что за дело надо приняться деликатно. Он объявил, что виной всему недоразумение, чрезмерная застенчивость Тити, что родители были вправе рассердиться на сына за то, что он женился без их ведома. Все признали справедливость этого, чем обезоружили Стэникэ.
— Я советовала Тити рассказать дома обо всем, — сказала Ана. — Мне тоже неприлично было скрываться от людей, точно я зачумленная. Я не вешаюсь ему на шею. Вы сами прекрасно знаете, что это было бы бессмысленно. Если он желает, я верну ему свободу.
Братья возражали, они уверяли, что Тити добрый малый и что свидетельство Стэникэ, без сомнения, убедит его родителей в порядочности семьи, в которую вошел их сын. При таких обстоятельствах всякое адвокатское красноречие оказывалось излишним, и Стэникэ незаметно перешел к темам, вовсе не касавшимся возложенного на него поручения, хотя и связанным с ним по ассоциации. Он восторгался супружеской любовью, рассказывал о своих первых амурных переживаниях, пел хвалы Олимпии и изложил биографию вознесшегося в небо ангелочка Аурела. Ана подошла к нему и взяла его под руку.
— Мы ведь теперь родственники, не так ли?
— Вот именно! Мы свояки!
Стэникэ быстро докопался, что оба офицера и их дядя полковник пользуются большим влиянием как раз в его призывном пункте, где у него создались затруднения (прибегая ко всяким малообоснованным отсрочкам, он не отбывал воинскую повинность).
— Не беспокойтесь, мы вам все устроим, — заверили его братья Сохацкие.— Мы займемся этим вопросом. А вы приготовьте документ для оправдания вашей неявки. Найдите врача, который объявил бы вас чахоточным.
— Есть такой, — подумав о Василиаде, тут же ответил Стэникэ. — Впрочем, я действительно болен.
От винных возлияний к полному лицу Стэникэ прилила кровь, и предположение, что он может сойти за чахоточного, вызвало дружный смех.