Я не влюблена в тебя, оттого что не хочу ни к кому привязываться, я легкомысленна. Ты мне только симпатичен, с тобой мне хочется поболтать как с молодым человеком, своим ровесником. Генерал позволяет мне это, он не сердится! Разве ты не видел, как он смотрел на тебя? Для стариков, которые содержат нас, подобные сцены — гарантия того, что мы не так уж безгранично владеем их душой. Знаю, ты боишься, как бы не подумали, будто ты извлекаешь из этого пользу, будто ты... (помнишь, я тебе говорила). Почему? Ведь я не даю тебе денег! Я молода, все желают меня. Твоя щепетильность никак не предвещает, что ты станешь крупным врачом. Врач должен быть свободен от предрассудков, видеть жизнь без прикрас, а для этого он должен познать ее. Тебе следовало бы заниматься литературой. Ты — наивный поэт».
Феликс укрылся с головой одеялом, он хотел, чтобы тьма задушила тревожившее его видение. Стараясь отогнать его, си напряг всю свою волю, вызывая образ, который приносил ему очищение. Брошенное быстро промелькнувшим в полутьме Симионом имя «Иисус» всплыло в памяти Феликса, и он попытался его удержать, но все вдруг приняло чудовищные, испугавшие юношу формы. Появилась белая тень и двинулась навстречу другой, которая, иронически усмехаясь, ждала ее, и все сплелось, перепуталось... Феликс высунул голову из-под одеяла и открыл глаза, желая избавиться от зловеще усмехавшихся призраков и трезво стать лицом к лицу со своими сомнениями. Он нашел в себе силы твердо решить, что если Отилия воплощает его духовные стремления, то Джорджета может, ничем не мешая ей, оставаться его подругой. Он будет врачом, человеком серьезным, ему не пристало предаваться мистическим грезам. Правда, связь с Джорджетой может несколько уронить его достоинство, если Тити будет волочиться за ней, а слегка насмешливая снисходительность генерала тягостна. Он подумал, что ему следует, хотя бы на время, отказаться от встреч с девушкой. Но чем сильнее крепло это решение, тем больше желал он Джорджету. Он чувствовал, что поступил с ней грубо, что его бегство было обидным для ее самолюбия. Это бегство, размышлял Феликс, исследуя себя как медик, обнаруживает, что он болезненно застенчив, что он не сумел воспитать в себе волю. Надо отдалиться от Джорджеты, совладать с влиянием ее красоты. Так или иначе, он обязан загладить свою вину перед ней. Надо вежливо расстаться с девушкой после того, как он попросит прощения за свой поспешный уход (тайная мысль нашептывала ему даже, что он может еще раз доказать Джорджете, как он ценит ее физическое обаяние). И он умиротворенно закрыл глаза, подчинившись наконец призывам Джорджеты, которая в тот момент, когда он засыпал, превратилась в Отилию.
На другое утро дядя Костаке попросил Феликса сходить к Аглае и взять у нее ключи от дома на улице Штирбей-Водэ. Феликс нехотя согласился.
Аглае напала на Феликса, словно во всем виноват был он:
— Да чего он пристает с ключами? Нет у него их, что ли?
Феликс пожал плечами, с неудовольствием глядя на сидевшее кружком семейство: Аглае, Аурику, Тити и неотлучно пребывавших здесь Стэникэ с Олимпией. Тити, за столиком у окна, угрюмо копировал акварелью рисунок с открытки, делая вид, что не заметил вошедшего и целиком поглощен своим занятием. Феликс почувствовал атмосферу оскорбительного любопытства и ожесточенной вражды и немедленно ушел бы, если бы не должен был получить ключи. Аурика без всякой подготовки открыла бой.
— Бедненький Тити очень сердится, что ваша приятельница, домнишоара Джорджета, так отвратительно поступила с ним, — сказала она. — Она велела передать ему, что у нее нет охоты выходить замуж, и вообще так грубо выразилась. Странно, она производила впечатление крайне утонченной девушки. Как вам это покажется?
За этим скрывалось столь многое, что Феликс потупился, стараясь избежать холодного взора Аурики.
— Э, виновата не девушка, виноват тот, кто научил ее этому! — саркастическим тоном сказала Аглае. — Бросьте, мы знаем...
— Кто научил ее? — машинально переспросил Феликс.
— Видите, домнул Феликс, какой вы! — ехидно заметила Аурика. — Уж будто вам неизвестно? Мы определенно знаем, что Джорджета сделала это ради вас. Мы ничего не говорим, может быть, вы расположены к ней, но не надо было ей сбивать с толку бедного Тити.
Тити, не отрываясь от рисунка, все более и более нервно орудовал кистью. Слушая обвинения Аурики, Феликс застыл на месте. Он вынужден был признать, что в них есть доля истины.
— Я не имею ничего общего с домнишоарой Джорджетой, — смущенно пролепетал он, — я ее едва знаю... Случайно... Тут недоразумение... Кто вам это сказал?
— Кто нам сказа-а-ал? — ядовито протянула Аглае. — Вот кто нам сказал! Говорите же!
И она ткнула пальцем на Стэникэ, который за все это время не проронил ни слова и рассматривал стены. Услышав это, он с извиняющимся видом взглянул на Феликса.