Загадка Пушкина

«Пушкин капитулировал перед самодержавием», — писал Д. П. Святополк-Мирский в статье «Проблема Пушкина» (1934), поясняя: «для буржуазного идеолога и поэта известная подлость, известное лакейство перед существующими господами было явлением нередким»⁵⁴. Бестактному автору дали надлежащий отпор и ученые мужи⁵⁵, и бдительные органы НКВД. Арестованный и осужденный по подозрению (sic!) в шпионаже, в 1939 году он умер в лагере под Магаданом. Неудобная проблема Пушкина, таким образом, разрешилась. Впоследствии всяческие эйдельманы и благие могли, не опасаясь оппонентов и разоблачений, лепить официозную легенду о поэте.

Хотя, впрочем, идеологическая безупречность не могла дать гарантию от репрессий. Объявивший Пушкина пожизненным декабристом Г. А. Гуковский окончил свои дни в тюрьме Лефортово, в 1950 году.

В результате постсоветских пертурбаций из революционера и атеиста Пушкина как-то потихоньку отпочковался православный монархист. Ничего не попишешь, гениальной личности подобает сложность. Главное, оба Пушкина безукоризненно искренни, благородны и оттого пользуются всеобщим обожанием.

Подобно византийскому орлу на российском государственном гербе, два курчавых профиля мирно уживаются на одном туловище, глядя в противоположные стороны.

Автор современного школьного учебника Ю. В. Лебедев утверждает, что возвращенный из ссылки Пушкин «не утратил веры в субъективное благородство стремлений и помыслов декабристов». После чего пируэты в советском духе заканчиваются, и переход Пушкина на сторону деспотизма истолкован уже как сугубо благотворный и мудрый поступок: «Его друзья, пылкие романтики свободы, не учли реальную силу самодержавия, опирающуюся на веру народную, на тысячелетнюю историческую традицию. Пушкин все решительнее склоняется к мысли, что общественные перемены в России возможны только при опоре на эту могущественную государственность, способную вести страну по пути решительных преобразований»⁵⁶.

О том, что «могущественное» полицейское государство Николая I за тридцать лет умудрилось потерять статус общепризнанного европейского лидера и довести Россию до политической катастрофы, Ю. В. Лебедев благоразумно умалчивает. Действительно, школьникам ни к чему навязывать параллели с современностью.

А вот в современном вузовском учебнике видный пушкинист Н. Н. Скатов объясняет студентам-филологам совсем иное: «Когда Пушкину в стихотворении „Друзьям“ (1828) пришлось отводить обвинения в лести царю, он четко определил свое место и свою программу — противостояние»⁵⁷.

Оба учебника одобрены Министерством образования и науки Российской Федерации. Для школьников рекомендуется Пушкин-державник, а студентам преподносится Пушкин-оппозиционер.

Пожалуйста, представьте себя на месте юноши, который на школьных экзаменах рассказывал о том, как Пушкин стал приспособленцем ради величия Отечества, а в университете ему приходится переучиваться и бойко доказывать, что несгибаемый поэт противостоял николаевскому режиму. После чего, уже как дипломированный филолог, он, с учебником Лебедева наперевес, втолковывает школьникам, зачем поумневший «певец свободы» склонил гордую забубенную голову перед «реальной силой самодержавия».

Наверно, подрастающему поколению негоже иметь устойчивую систему ценностей, и министерским чиновникам все равно, какого именно из Пушкиных вдалбливают в юные головы, лишь бы привить им навык трепетного преклонения.

Есть, как видим, веские основания полагать, что внушительные завоевания зорких чекистов и эластичных марксистско-ленинских литературоведов не пошли прахом.

II

«При более углубленном внимании к тем или иным вопросам знания наши нередко оказываются иллюзорными», — сетует Т. Г. Цявловская⁵⁸. Действительно, суждения пушкинистов сплошь и рядом не выдерживают поверки здравым смыслом и оказываются фантомами. Одной из причин тому становится испытываемый учеными трепетный восторг и безграничный пиетет к объекту исследования.

Например, Н. Н. Скатов пишет об аудиенции в Чудовом дворце: «Вероятно, все в этой беседе должно было ошеломить царя»⁵⁹. Предположение пушкиниста основано на том, что перед императором предстал «человек зрелый, в полном расцвете творческой силы и могущественного ума, создатель „Бориса Годунова“ и „Пророка“. Сказать, что поэт не произвел на царя громадного впечатления, не значит переоценить царя, но значит недооценить Пушкина»⁶⁰.

Как видим, у исследователя хватило воображения лишь на то, чтобы приписать Николаю I собственное восприятие личности поэта. Гораздо больше толку Н. Н. Скатов мог извлечь, найдя в себе силы отрешиться от эмоций и фантазий, обратившись непосредственно к фактам.