Загадка Пушкина

При внимательном ознакомлении с черновым отчетом достаточно легко понять, на чем делал акценты в расспросах Бошняк, и, соответственно, догадаться, что именно донесли властям шпики со слов отставного генерала. Сведения о прогулках Пушкина по ярмарке Святогорского Успенского монастыря в «русской рубашке и в соломенной шляпе» агенту подтвердили также хозяин гостиницы в Новоржеве Д. С. Катосов и настоятель Святогорского монастыря, игумен Иона. А вот крестьянин И. Н. Столарев из монастырской слободы сообщил, что всегда видел Пушкина «в сюртуке и иногда, в жары, без косынки»⁸¹.

Именно упоминания об одежде ссыльного поэта проходят рефреном в черновых заметках Бошняка. Значит, опытного агента отрядили в поездку с фельдъегерем и ордером из-за доноса лишь о том, что поднадзорный Пушкин гулял по многолюдной ярмарке переодетым, в простонародном костюме. Только и всего.

Столь тревожная для полицейского ока причуда за ним числилась давно. Жители Кишинева рассказывали, что нередко Пушкин разгуливал по городу в экзотическом обличии турка, или грека, или еврея, или цыгана и тому подобное⁸². Сходным образом поэт развлекался и на Псковщине. «Он изыскивал средства для отыскания живой народной речи в самом ее источнике; ходил по базарам, терся, что называется, между людьми, и весьма почтенные люди города видели его переодетым в мещанский костюм, в котором он даже раз явился в один из почетных домов Пскова», — отмечал П. В. Анненков⁸³.

Пушкинисты привыкли с умилением видеть в тяге Пушкина к чужим одеяниям проявления похвального демократизма и интернациональной «всеотзывчивости». Но можно предполагать, здесь срабатывали те же психологические пружины, что и на литературном поприще, где Пушкин также старался обрядиться поначалу в стилистику Державина, затем Батюшкова, после Байрона, Шекспира и так далее. Об этом, впрочем, нужен разговор отдельный.

Всякому не возбраняется по-разному истолковать потребность Пушкина в маскараде, либо как душевный артистизм и стремление к перевоплощениям, либо как страсть ко внешним эффектам, а может, проявление стойкой привычки к лицедейству на почве неуверенности в себе. Однако, без сомнения, полицейские чины сильно встревожились, узнав, что ссыльный вольнодумец отирается среди простонародья в переодетом виде — то ли ходит на конспиративные встречи, то ли вербует сообщников и подстрекает крестьян к бунту. Вот жернова тайного сыска и пришли в движение.

Помимо расспросов об одежде, агент Бошняк явно интересовался, не пел ли Пушкин крестьянам какие-либо песни антиправительственного содержания. На это Д. С. Катосов отвечал: «отнюдь не слышно, чтобы он сочинял или пел какие-либо возмутительные песни, а еще менее — возбуждал крестьян». То же самое засвидетельствовал игумен Иона: «Никаких песен он не поет и никакой песни им в народ не выпущено»⁸⁴.

Эту вторую линию расследования пушкинистам удалось заметить. По мнению опубликовавшего «Записку о Пушкине» А. А. Шилова, «видно, что его подозревали в „сочинении и пении возмутительных песен и в возбуждении крестьян к вольности“». Пришедший к такому же выводу Б. Л. Модзалевский упоминает «легендарное предание об участии Пушкина в хоре слепцов и заарестовании его исправником, не узнавшим поэта», полагая, что источником подозрения, скорее всего, «не был донос, а только сплетни-слухи», которым дали пищу «близость к простому народу, какие-то разговоры с крестьянами, посещение ярмарок в Святогорском монастыре, интерес к народным песням»⁸⁵.

По забавному стечению обстоятельств ничего не подозревавший Пушкин едва не угодил за решетку.

Зато разъяснившему недоразумение А. К. Бошняку дали орден Святой Анны второй степени с алмазами, а его патрон, граф И. О. Витт, стал кавалером ордена Александра Невского⁸⁶. Похоже, искусных рыцарей плаща и чернильницы наградили не только за собранный попутно обильный компромат на чиновников и помещиков Псковской губернии.

К рапорту Бошняка от 1 августа прилагались два отчета о проведенной операции, под литерами «А» и «В», соответственно, о Пушкине и обо всем прочем, не касавшемся главной цели вояжа. Вторая записка с карандашными пометками царя, сделанными 7 августа, благополучно сохранилась в архивах, а первую он, очевидно, велел уничтожить⁸⁷. При этом черновики Бошняка полицейские буквалисты не тронули, таким образом, до нас дошли чрезвычайно важные и отрадные сведения, которые государь император почерпнул в записке «А».

Обрыскавшему Святогорский монастырь и окрестные села секретному агенту посчастливилось выяснить, что «Пушкин ведет себя несравненно осторожнее противу прежнего; что он говорун, часто возводящий на себя небылицу, что нельзя предполагать, чтобы он имел действительные противу правительства намерения; что он столь болтлив, что никакая злонамеренная шайка не решится его себе присвоить; наконец, что он человек, желающий отличить себя странностями, но вовсе не способный к основанному на расчете ходу действий»⁸⁸.