Я начала с оглавления, но сама не знала, что именно ищу, и стала просто листать книгу. На некоторых страницах она открывалась сама собой, словно их читали и перечитывали много раз. Вглядевшись в первое из таких мест, я обнаружила рядом с одной репродукцией карандашную пометку – знак вопроса. Перевернув страницы дальше, я нашла ещё один карандашный вопросительный знак. Тщательно пролистав всё до конца, я насчитала четыре такие пометки и сфотографировала все отмеченные мамой репродукции. А потом записала их в блокнот.
1. «Портрет Греты Молль», Анри Матисс, 1908.
Эта картина выставлена в Национальной галерее. Там изображена женщина в белой блузке со стоячим воротничком, с забранными наверх волосами. Натурщицей послужила ученица Матисса, сама художник и скульптор.
2. «Жёлтый дом», Ван Гог, 1888.
А ведь я только вчера восхищалась этой картиной в Национальной галерее!
3. «Женитьба», Хогарт, 1733.
Это пятая картина из восьми в серии. Но выделена была только она.
И тут я вспомнила: мама ведь брала меня посмотреть на эти картины! Она объяснила мне, что на них изображена жизнь мота, богатого наследника, который постепенно идёт к полному падению. Вся серия выставлена в музее сэра Джона Соуна – волшебное место, где я не была уже несколько лет.
4. «Мужчина с трубкой», Поль Сезанн, 1890.
Наскоро проверив по телефону, я выяснила, что эта картина входит в состав постоянной коллекции в Сомерсет-хаус.
Откинувшись на спинку, я посмотрела на получившийся список.
Почему мама отметила эти четыре картины? Потому что больше всего любила и хотела посмотреть – или уже видела? Но если так, то почему знаки вопроса? Больно было думать, что, скорее всего, я никогда этого не узнаю.
– Если не считать Хогарта, то не думаю, что это самые любимые мамины картины, – сказала я Оливеру. Тот одобрительно мурлыкнул. – Нет, она их отметила по какой-то иной причине…
Достав телефон, я сфотографировала свои заметки и послала Артуру с припиской:
И очень обрадовалась, когда почти сразу же получила ответ. А я боялась, как бы эти угрозы не вышибли его из колеи.
Я поискала по маминому справочнику картины, репродукции которых висели у Шейлы в кабинете. О’Кифф там не оказалось, а вот «Подсолнухи» нашлись – во всей красе. Я с минуту поразглядывала их, хотя сама не знала, чего ищу, а потом со вздохом закрыла книгу и уже собралась положить её на стол, как вдруг заметила на задней обложке небольшое утолщение. Я открыла её и пригляделась к плотной бумаге задней обложки. Под ней явно что-то было! Выудив из рюкзака складной ножик, я осторожно поддела её самым тонким лезвием. Внутри оказался сложенный листок бумаги!
Несколько мгновений я молча таращилась на него. Ещё что-то мамино: не просто книга, а драгоценность – что-то, что было для неё важно, что она постаралась спрятать!
Листок лежал у меня на коленях – белый бумажный квадрат, аккуратно сложенный пополам.
Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. И развернула листок.
Это оказалось письмо, написанное от руки синими чернилами. Округлый витиеватый почерк выдавал опытного каллиграфа:
«Дражайшая миссис Фрикс,
Касательно вашего запроса по поводу «Жёлтого дома» и «Женитьбы». Я обнаружил кое-что, что может вас заинтересовать. Буду рад встретиться с вами и обсудить мои находки.
Пожалуйста, свяжитесь со мной как можно скорее.
С наилучшими пожеланиями,
Самуэль Дж. Коэн,
реставратор-фрилансер»
«Жёлтый дом»! С какой бы стати маме наводить справки по поводу этой картины Ван Гога? И по поводу «Женитьбы» – одной из целой серии картин Хогарта? И что в этом такого важного или тайного, что маме пришло в голову спрятать письмо? Мелочь, конечно, но, может, если связаться с этим Самуэлем Дж. Коэном, я выясню, почему мама вообще написала ему и что хотела узнать.
Я слишком вымоталась, чтобы заниматься сегодня вечером чем-то другим, но всё-таки встала и, сняв с полки последние блокноты со всякими сведениями про маму, клеящим карандашом приклеила письмо к следующей пустой странице. Завтра первым же делом свяжусь с мистером Коэном. Его телефон и адрес электронной почты были указаны в верхнем углу письма.
Посмотрев на мобильник, я обнаружила там сообщения от Лиама и Брианны. Не прошло и дня, а мне уже отчаянно не хватало их: не с кем было обсудить прогресс (или отсутствие прогресса) в расследовании.
Я написала в наш групповой чат:
Брианна откликнулась немедленно: