Читаем Загадка Заболоцкого полностью

Возвращаясь к третьей и четвертой строфам стихотворения Заболоцкого, мы обнаруживаем вечереющий ландшафт, ослабление сенсорных стимулов и отрицание восприятия – то есть ту обстановку и ту анестезию чувств, которые готовят путь метафизическому откровению, типичному для вечернего чувствительного размышления.

Но в тихий час осеннего заката,Когда умолкнет ветер вдалеке,Когда сияньем немощным обьята,Слепая ночь опустится к реке,Когда, устав от буйного движенья,От безполезно тяжкого труда,В тревожном полусне изнеможеньяЗатихнет потемневшая вода…

Лексика этого фрагмента, его упорядоченная структура, состоящая из предложений, начинающихся с когда, и его мирное созерцательное настроение на время уводят стихотворение от тревожной полемики Заболоцкого. «Но в тихий час…» перекликается с фразой «И в этот час…» из предпоследней строфы стихотворения Вяземского, а также с первыми строками тютчевского стихотворения об откровении «Видение»: «Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья, / И в оный час явлений и чудес…» [Тютчев 1965, 1: 17][315]. Далее в стихотворении Тютчев выражает мысль о том, что вдохновение существует в природе независимо от человеческого гения, – такую же позицию в конечном итоге занял Заболоцкий в стихотворениях «Я не ищу гармонии в природе» и «Вечер на Оке», – но пока она далеко не очевидна. В то же время отзвуками слов и идей отрывок соединен с предшествующим текстом. Умолкающий вдалеке ветер противопоставлен «ожесточенному пению ветров» в начале, дикая и дисгармоничная природа, описанная в первых строках, здесь прекращает «буйное движенье» и «бесполезно тяжкий труд».

Второе возможное понимание зачина стихотворения можно увидеть, если объединить успокоение природы и уменьшение сенсорных стимулов, общерелигиозный смысл вечернего чувствительного размышления, собственные не вполне подавленные религиозные наклонности Заболоцкого и православную апофатику. В первом прочтении обычно представляется, что Заболоцкий высказывает экзистенциальное отрицание и утверждает, что в природе гармонии нет, что Тютчев, Батюшков, Вяземский и все прочие поэты, видящие гармонию в природе, просто неправы. Однако при более внимательном чтении заметно, что Заболоцкий не говорит: «Гармонии в природе нет», но «Я не ищу гармонии в природе». Подобным образом, он не говорит: «Не существует разумной соразмерности начал», но: «Разумной соразмерности начал… я… увы! не различал». Он не отрицает существования созвучий или стройных голосов, но сетует: «Не слышит сердце правильных созвучий / Душа не чует стройных голосов». В данном контексте, принимая во внимание грамматическую точность, вводные отрицания Заболоцкого относятся не к отсутствию гармоничных явлений в природе, а к несовершенству человеческого состояния, к ограничениям человеческого восприятия глубин природы: я не могу воспринимать эти гармоничные явления, потому что мои человеческие чувства неадекватны божественному красноречию природы.

Присутствие гармонии усиливается структурой самого текста, особенно звуковой оркестровкой стиха, с помощью которой выражено сетование лирического героя, что он не может воспринимать гармонию. В первой строфе присутствуют аллитерация звуков р, с/з, особенно в слоге раз– (разумной соразмерности, различал), и внутренняя рифма скал / начал / различал. Третья и четвертая строки второй строфы подобным же образом обыгрывают аллитерацию с/г, иногда в сочетании с т, и мощный повтор звука и в сочетании с шипящими ш и ч: «Не слышит сердце правильных созвучий, / Душа не чует стройных голосов».

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги