Загадка Заболоцкого

Это имплицитное подтверждение чуда природной гармонии, в сочетании с отрицанием способности человека воздать ему должное, в самом базовом смысле есть заявление о смирении, признак кенозиса или самоотречения и постижение апофатического пути к истине. Православный духовный опыт, согласно Лосскому, «в той же мере отвергает как интеллектуальный гносис, так и чувственное восприятие божественной природы», и поэтому «совершенно совпадает с категорическим утверждением… о непознаваемости сущности Бога» [Лосский 2006: 451]. В стихотворении «Я не ищу гармонии в природе» подобным же образом поэт со своей духовной позиции отрицает способность человека чувствовать гармоничную сущность природы. В контексте православия спасение и постижение Божества достигаются не человеческими силами, но через обожение человека, через «превос-хождение тварного бытия», через реализацию человеком образа Божьего, с которым он родился, и участие в божественной жизни вселенной [Лосский 2006: 451]. Точно так же «спасение» для Заболоцкого в данном случае приходит не через понимание природы человеческими силами, но через реализацию присущего ему единства с природой. Эта концепция легла в основу стихотворений «Вчера, о смерти размышляя», «Метаморфозы» и «Завещание» и, в несколько иной форме, «Я не ищу гармонии в природе» и «Вечер на Оке».

Ефим Эткинд не помещает проблему восприятия в контекст православного богословия, но признает, что для Заболоцкого восприятие наделено метафизическим смыслом. Рассуждая о роли музыки в стихах Заболоцкого, он пишет:

В системе Заболоцкого есть музыка слышная, и другая, которая действует на человека неведомо для него самого, – ее нельзя воспринять слухом, как нельзя глазом увидеть ультрафиолетовые лучи. Различие между слышным и неслышным, зримым и незримым для Заболоцкого необыкновенно важно; понимать мир значит видеть и слышать то, что существует, составляет часть бытия, хотя как бы и не существует, ибо не воспринимается ни одним из пяти физических чувств [Эткинд 1978: 481].

Явная, громкая музыка, продолжает Эткинд, часто неприятна Заболоцкому, «зато тихая, почти неслышная, а то и вовсе неощутимая физическими чувствами кажется подлинно прекрасной».

Все это проливает любопытный свет на творчество Заболоцкого. Возникает вопрос о «музыке» индустриализации, описанной в «Лодейникове», а также в предпоследней строфе стихотворения «Я не ищу гармонии в природе». Вдобавок первоначальная третья строфа «Творцов дорог» теперь кажется даже более богословской и менее соцреалистической, чем при первом прочтении. «Хор цветов, неуловимый ухом» и созвучье тех мелодий, о которых так редко вспоминает человек, теперь видятся тесно связанными с апофатикой стихотворения «Я не ищу гармонии в природе» [Заболоцкий 1972, 1: 237–238]. В своем отвержении человеческих сил и неявном поиске Бога в той или иной форме, эта строфа из «Творцов дорог» еще более явно работает не на советскость стихотворения, частью которого является, а на ее опровержение.

В этом состоянии смирения поэт в «Я не ищу гармонии в природе» теперь ближе к лирическому герою элегии Батюшкова, который, подытоживая чувства, вызванные природой, заключает: «Их выразить душа не знает стройных слов»[316]. Он также приближается к идеальному человеку Тютчева, противоположности «мыслящего тростника», который не стал бы и пытаться различить отдельные черты природы, потому что сам акт восприятия требует отделения себя от ее гармоничного целого. Наконец, лирический герой Заболоцкого также приближается к невидимому лирическому герою «Вечера» Вяземского, который существует только как условный обладатель глаз, ушей и других органов чувств, но на протяжении большей части стихотворения ничего не воспринимает и склонен к «мечтам и забытью». Таким образом, в свете онтологических и эпистемологических предпосылок разногласия между четырьмя стихотворениями постепенно стираются, образуя почти единодушное мнение об ограниченности человеческих способностей по отношению к природе, которое свидетельствует о всепроникновении и устойчивости православных богословских концепций, лежащих в основе русской культуры.