Загадка Заболоцкого

Это были заманчивые, но не реализовавшиеся возможности. Однако есть еще одна область, где возможна связь между Заболоцким и Бахтиным, – это область идей, а именно творчество Рабле. Рабле занимал центральное место в книге, в которой Бахтин изложил многие идеи о карнавале, «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (английский упрощенный перевод вышел под названием «Rabelais and His World»). Заболоцкий адаптировал «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле для детей[211], и как представляется, он захватил ум Заболоцкого так же сильно, как ум Бахтина [Бахтин 1990; Заболоцкий Н. Н. 1998: 180; Рабле 1935; Македонов 1968: 77][212].

Я уверен, – пишет Максимов, – что в эпоху «Столбцов» у Заболоцкого была и другая точка опоры… Дух Рабле, цветение играющей, грубой жизненности торжествует и в наступательных, волевых интонациях «Столбцов»… Если бы я писал литературоведческую работу о Заболоцком, я… коснулся бы вопроса о «карнавальной» стихии в «Столбцах», которую открыл в творчестве Рабле M. М. Бахтин [Максимов 1984а: 132].

Проблема здесь в сроках. В какой момент Бахтин начал думать и говорить о карнавале и Рабле?[213] А поскольку у Заболоцкого не было прямого контакта с кружком Бахтина, – витали ли эти идеи «в воздухе» до такой степени, что он смог бы впитать бахтинскую интерпретацию Рабле путем своего рода интеллектуального осмоса? Каким бы ни был ответ на эти вопросы, при рассмотрении некоторых аспектов произведения Заболоцкого имеет смысл избирательно примечаниеть некоторые бахтинские принципы.

«Карнавал» в собственном смысле означает «устранить мясо» – «carne levare» – и относится к народным праздникам, предшествующим христианскому Великому посту. Карнавал в бахтинском понимании, опрокидывая христианскую церковную иерархию, прославляет тело и материальный мир и наполняет этот мир «существенным, значимым, философским содержанием» [Bakhtin 1984: 5–6, 8–9, 11]. Здесь можно увидеть, что Бахтин в первую очередь работает в рамках западной христианской традиции. В восточной традиции, благодаря благоговению перед материальным миром и принятию плоти, иерархии, на которые опирается бахтинский карнавал, гораздо менее жестки. Восточная церковь поощряет почитание материи в виде икон и фактически требует от немонашествующих священников участвовать в плотской жизни: жениться и воспитывать детей.

Литературное следствие карнавала, по Бахтину, – гротескный реализм. В своем определении гротескного реализма, которое вполне может послужить вступлением к стихотворению «Обед», Бахтин подчеркивает принципы снижения, переворачивания, материализма и плодовитости:

Ведущею особенностью гротескного реализма является снижение, то есть перевод всего высокого, духовного, идеального, отвлеченного в материально-телесный план, в план земли и тела в их неразрывном единстве. Так, например, «Вечеря Киприана»… и многие другие латинские пародии средневековья сводятся в значительной степени к выборке из Библии, Евангелия и других священных текстов всех материально-телесных снижающих и приземляющих подробностей… Снижение… имеет не только уничтожающее, отрицающее значение… Сбрасывают не просто вниз, в небытие, в абсолютное уничтожение, – нет, низвергают в производительный низ, в тот самый низ, где происходит зачатие и новое рождение… Другого низа гротескный реализм и не знает, низ – это рождающая земля и телесное лоно, низ всегда зачинает [Бахтин 1990: 26, 28].