История о слоне Карла Великого надолго пережила свою эпоху, породив ряд интереснейших художественных произведений на историческую тематику как в мусульманском, так и в христианском мирах. Так, уже 1888 г. в Каире было напечатано основанное на глубоком знании арабских исторических источников сочинение уроженца Бейрута Джемиля Нахле Мудувара «Мусульманская культура в Багдаде», в котором о посольстве халифа к императору франков для заключения союза, направленного против Кордовского эмирата Омейядов. Среди подарков багдадского правителя упоминается, в частности, «большой белый слон, бывший еще у халифа ал-Махди, которому его прислал один из индийских царей». Современному русскоязычному читателю доступны замечательный очерк-рассказ «Белый слон Карла Великого» авторства известного историка медиевиста Анатолия Левандовского и исторический роман «Слон для Карла Великого» современного немецкого археолога, журналиста и писателя Дирка Гузмана. О том же, сколь многотрудным было для слона и сопровождавших его людей далекое путешествие (еврей Исаак, конечно же, был не один; он лишь руководил процессом доставки слона), наглядно свидетельствует напольная мозаика из древнеримского города Вейи, изображающая погрузку слона на корабль и превосходно описанная выдающимся византинистом Александром Васильевым (1867–1953): «На корабле, куда грузят слона, находится пять человек; один, который сидит позади кормы, по-видимому, патрон; четверо других стоят в передней части корабля. Между кораблем и берегом устроен помост на подпорках, куда слон уже вступил. При помощи веревок четыре человека на корабле тянут его к себе; другие четверо, стоя на берегу, его сдерживают и направляют. Мозаика дает очень тонкие подробности этой деликатной операции. Передние ноги у слона связаны, чтобы не дать ему убежать. Правая передняя нога обвязана веревкой, которую тянут люди на корабле и которая, по-видимому, обернута вокруг мачты. Левая передняя нога также обмотана веревкой, один конец которой находится в руках одного из людей, стоящих на корабле, а другой конец в руках одного из людей, стоящих на берегу. Наконец, третья веревка окружает левую заднюю ногу животного, которую тянут три другие человека, стоящие на берегу. Таким образом, свободной у слона остается лишь его четвертая правая задняя нога для сохранения необходимого равновесия. Весь этот сложный маневр должен был заставить слона по помосту взойти на корабль». Хотя мозаика датируется временем II–IV вв., то есть значительно ранее доставки слона Карлу Великому, за половину тысячелетия в деле транспортировки слонов явно мало что изменилось.
История дипломатических отношений Франкского государства Карла Великого с другим крупным игроком на международной арене его времени – Византийской империей – является не менее интригующей, хотя и менее известной и диковинной. Впрочем, в ней также есть сюжеты, достойные пера не только хрониста и историка, но и романиста. Взять хотя бы историю императрицы Ирины (780–790 / 797–802), которая свергла с престола и ослепила собственного сына Константина VI (790–797) и к которой пытался свататься сам император франков. Кто знает, как повернулась бы мировая история, удайся тогда этот династический брак. И даже если скупых исторических свидетельств у нас мало, то какое пространство открывается для яркого исторического фэнтези при условии, что автор будет хорошо, глубоко знать реальную историческую эпоху, о которой будет писать, мировоззрение и быт людей того времени. Впрочем, наиболее подробное связное свидетельство о франко-византийских отношениях рубежа VIII–IX вв., оставленное все тем же Эйнгардом, умещается всего лишь в один абзац, и в нем нет ни слова о брачных намерениях Карла: «Очень часто также отправляли к Карлу послов и императоры константинопольские, Никифор, Михаил и Лев, добровольно искавшие с ним дружбы. Когда же принятие Карлом императорского титула возбудило в них сильное подозрение, будто бы наш государь хочет отнять у них империю, Карл, дабы ликвидировать всякий повод к скандалу, вступил с ними в теснейший союз. Вообще же римляне и греки всегда недоверчиво относились к могуществу франков. Отсюда и произошла греческая поговорка: «имей франка другом, но не имей соседом»». В другом месте своего сочинения биограф Карла Великого замечает: «Ненависть константинопольских императоров, тотчас возникшую (после императорской коронации –