Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя

Для того чтобы оценить коллизию, описанную в стихотворении Окуджавы, нужно вспомнить хрестоматийный текст Лермонтова: «Выхожу один я на дорогу…», а также стихотворение Г. Иванова «Мелодия становится цветком.», которое мы уже упоминали в этой статье при разборе стихотворения «Берегите нас, поэтов». Это короткое стихотворение, опубликованное в 1951 году, мы приводим полностью[252]:

Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается…

Проходит тысяча мгновенных лет

И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»
В корнета гвардии – о, почему бы нет?..

Туман… Тамань…

Пустыня внемлет Богу.– Как далеко до завтрашнего дня!..

И Лермонтов один

выходит на дорогу,Серебряными шпорами звеня.

В начале этого стихотворения, как мы уже отмечали ранее, речь идёт о творческом импульсе, присутствующем в природе, который меняет свою форму существования. Подробный разбор этого стихотворения Г. Иванова приведен в примечаниях А. Арьева к сборнику стихов Г. Иванова.[253] Лермонтов у Иванова изображен в захолустном городишке Тамань, в туманных сумерках, вечером (представление о вечере возникает в связи с исходным текстом Лермонтова и потому, что Иванов замечает «Как далеко до завтрашнего дня!») на дороге. «Дорогу» также можно рассматривать как метафору творческого пути, а «пустыню» – как метафору одиночества. У Окуджавы Лермонтов появляется в очень похожей обстановке: в рабочем поселке – современный аналог захолустной Тамани, и в «полночи рассеянной и зыбкой», что опять-таки можно связать с «ночью» у Лермонтова и «как далеко до завтрашнего дня» у Иванова. И в результате именно в этих условиях, сходных с описанными у Лермонтова и Г. Иванова, перед Окуджавой возникает тень Лермонтова. Стихотворение Иванова (так же, как отчасти и текст Окуджавы) носит мистическую окраску. Но мы заметим, что «мелодия» Иванова, существующая вечно и принимающая только разные формы, проявляющая себя в том числе и в искусстве, практически не отличается от творческого импульса, о котором говорит Бергсон. Со времени написания стихотворения «Мелодия…» предположение о существовании в природе и человеке имманентно присущего творческого импульса, о котором мы уже упоминали при анализе стихотворения «Берегите нас, поэтов», возникавшее в художественных текстах и ставшее составляющей философской концепции известного французского философа Бергсона, теперь уже перешло в область науки.

Возвращаясь к сравнению двух текстов (Г. Иванов и Окуджава), мы должны упомянуть, что в обоих обрисована внешность поэта, но по-разному. Окуджава, в отличие, видимо, от Иванова, не заботился о портретном сходстве. Скорее он стремился воссоздать некое представление о том, как должен выглядеть поэт, присутствующее в массовом сознании. Физические характеристики «тщедушный и неловкий» отсутствуют в описаниях Лермонтова современниками. Мы можем прочесть у И. С. Тургенева: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-тёмных глаз. Их тяжёлый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах, возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий. Известно, что он до некоторой степени изобразил самого себя в Печорине»[254]. Видимо, «тщедушие и неловкость» должны были символизировать конфликт между видимой физической слабостью и творческой мощью, хотя они не были свойственны Лермонтову в действительности.

Следующие за описанием поэта строки во «Встрече» Окуджавы содержат монолог Лермонтова, обращенный к лирическому герою.